как финский дипломатический курьер, так что мог не опасаться таможни и контроля. Поэтому среди его багажа был очень большой и тяжелый чемодан, наполненный разными компрометирующими документами, в том числе и его дневник, который он вел регулярно в течение трех лет, где были записаны — иногда кратко, иногда во всех подробностях — его разговоры с Гиммлером, вплоть до самых опасных его откровений, как, например, сведения о сифилисе Гитлера. Но это было еще не все. Керстен вез еще и копии секретных документов, которые ему удалось добыть в канцелярии рейхсфюрера благодаря Брандту.
Ирмгард Керстен, которую муж продолжал держать в полном неведении относительно этой стороны своего существования, с изумлением смотрела на незнакомый ей огромный тяжелый чемодан.
— Кажется, — смеясь, сказал ей доктор, — я очень боялся замерзнуть в Швеции. И взял теплой одежды на полк солдат.
Большая машина Керстена отвезла его и его семью на аэродром в Темпельхофе. Самолет взлетел. Но только когда под фюзеляжем самолета показались сине-зеленые морские волны, Керстен смог ощутить волшебное чувство свободы.
На аэродроме в Стокгольме их встретил один из старых друзей Керстена, балтийский немец, эмигрировавший в Швецию. Его фамилия была Дельвиг. Один из его предков был воспитателем [50] Пушкина.
Он проводил Керстена со спутниками в скромный и удобный семейный пансион — точно такой, как доктор просил шведскую сторону. Как только туда доставили багаж, Керстен спросил у Дельвига, знает ли он какое-то безопасное место, где можно оставить очень ценный чемодан. Дельвиг посоветовал ему арендовать банковскую ячейку и предложил сделать это тотчас. Но как бы сильно ни торопился Керстен спрятать документы понадежнее, другое желание перевесило все остальные.
— Подождем до завтра, — сказал он Дельвигу. — А сейчас — скорее в кондитерскую. В Германии ничего этого больше нет.
На следующий день Керстен отнес документы в банк. Арендовать ячейку не было необходимости. Банковский служащий сказал, что достаточно будет опечатать чемодан, и он будет в полной безопасности. Чемодан обвязали прочными веревками и поставили печати, на которых доктор оттиснул свой перстень, то есть герб, дарованный Карлом V в 1544 году его пращуру Андреасу Керстену. После этой процедуры дневник и другие секретные бумаги заняли свое место в углу подвала [51].
Через два дня после приезда к Керстену пришел один из младших служащих министерства иностранных дел. Он сказал, что сам министр, г-н Гюнтер [52], хотел бы с ним встретиться как можно скорее, но неофициально, почти тайно.
Квартира, в которой жил Гюнтер, как бы по чистой случайности была в двух шагах от пансиона, в котором шведские власти поселили доктора. Именно там, дома у Гюнтера, произошла та встреча и состоялся тот разговор, который потом решил судьбы тысяч и тысяч людей.
Министр иностранных дел начал с того, что поблагодарил Керстена за его усилия по изменению меры наказания шведов, арестованных гестапо в Польше и приговоренных за шпионаж к смерти.
— Я надеюсь, что мне удастся когда-нибудь их освободить, — сказал доктор.
— Это безнадежно, — ответил Гюнтер. — Но я позвал вас сюда совсем по другой причине, вы прекрасно это понимаете. Я хотел бы поговорить с вами о гораздо более важном деле. Союзники давят на нас, и с каждым днем все больше, чтобы мы вступили в войну с Германией. Это противоречит нашим интересам и нашей национальной традиции сохранять нейтралитет. На следующий же день немецкие самолеты превратят Стокгольм во второй Роттердам [53] и оставят одни руины. С другой стороны, у меня есть идея большого гуманитарного проекта, выполнение которого окажет союзникам огромную услугу. Речь идет о том, чтобы спасти из концлагерей как можно больше людей. Вы хотите присоединиться?
— Конечно, — ответил Керстен. — Вы же знаете, что я уже два года по мере сил помогаю заключенным и приговоренным к смерти. Их национальность не имеет никакого значения. Голландцы или финны, бельгийцы или французы, норвежцы или шведы — я пытаюсь помочь всем несчастным, о которых у меня есть точная информация. И я готов пустить в ход все доступные мне средства, чтобы спасти тех, кто страдает.
— Итак, — сказал Гюнтер, — попытаемся мыслить широко.
Начиная с этого дня Керстен часто встречался с министром иностранных дел, и они вдвоем разработали проект такого масштаба, что он казался абсолютно несбыточным: вырвать из концлагерей тысячи заключенных и переправить их в Швецию. Правительство этой страны должно будет убедить немцев, что примет несчастных и перевезет их за свой счет. Красный Крест, возглавляемый графом Бернадотом [54], должен будет служить посредником.
Что же до Керстена, то ему досталась гораздо более важная и трудная роль — получить у Гиммлера согласие на отъезд заключенных.
3
Пятнадцатого октября 1943 года Керстен сел в самолет из Стокгольма в Хельсинки. На аэродроме его ждала служебная машина, которая отвезла его прямо к министру иностранных дел Финляндии Рамсею. Они разговаривали много часов. Керстен дал подробный отчет о ситуации в Германии и в конце сказал, что, по его мнению, Третий рейх продержится еще год-полтора, не больше. Он считает, что война Гитлером проиграна. Министр ответил, что его правительство думает точно так же и хочет только одного — заключить мир с Россией. Но они не могут обратиться прямо в Москву — в Финляндии слишком много немецких солдат. В итоге Рамсей поручил Керстену поговорить с американскими представителями в Стокгольме. Так доктор, всегда старавшийся держаться как можно дальше от политических дел, стал секретным курьером международной дипломатии.
Вернувшись в Швецию, Керстен встретился с нужными людьми. О повороте в финской политике сообщили в Вашингтон. Рузвельт ответил, что финское правительство должно обратиться к России напрямую. Тем дело и ограничилось.
В это же время Керстен сделал еще одну попытку добиться мира. Тщательно скрывая от Гиммлера шаги финских властей, он предложил рейхсфюреру узнать у американцев, какие условия должны быть выполнены, чтобы военные действия были прекращены.
Гиммлер был совсем не против. Он тайно послал в Стокгольм начальника разведки и контрразведки Вальтера Шелленберга [55]. Но переговоры не дали и не могли дать никаких результатов.
Шелленберг улетел обратно в Берлин, а в конце ноября должен был возвращаться и сам Керстен. Выбора у него не было.
Но оставалась еще одна проблема, гораздо более серьезная: его жена и сын, которому было всего несколько месяцев. Должен ли он везти их обратно в воюющую страну, где ситуация ухудшается день ото дня и где он сам рискует все больше и больше? В Стокгольме безопасно, тогда как там…
Керстен подумал о том, как отреагирует Гиммлер… Он знал, что, даже
