что резко отличало его рассказы от других. В свои он принес живую разговорную речь, народные речения, меткие и хлесткие словечки, непривычные для ремесленных журнальных литераторов: «Не гляди сентябрем, а гляди россыпью», «Вам смешки да смешки, а мне и полсмеха нет», «На посуле, как на стуле», «Пень не околица, глупая речь не пословица», «Вольному — воля, ходячему — путь». По колориту — кровно уральское. Дмитрий сам не замечал, как все это срывалось с его пера, — он не только видел своих героев, но и слышал их речь.
Из тех первых работ кое-что оказалось впоследствии перенесенным в написанные спустя годы рассказы и очерки «Бойцы», «Старатели» и другие, но в иной окраске, ограненные уже рукой чуткого к слову художника.
И в другом выигрывали его ранние рассказы — в выборе героев и сюжетов. Он писал о социальных низах — о крестьянском и рабочем люде, об их обездоленности и придавленности. Главная мысль: «Везде ворочает деньга», «Деньга сила, потому и ворочает».
Врач при очередном визите более настойчиво посоветовал:
— Вам нужен длительный отдых. Подзапустили вы себя, юноша, весьма основательно. Не нравятся мне ваши температурные скачки, к тому же и кашель у вас скверный. Вы должны помнить, что климат нашего Петербурга коварен для легочников.
Дмитрий и сам чувствовал, как нуждается в длительном отдыхе, но об этом думать сейчас не приходилось.
К редактору-издателю «Журнала русских и переводных романов» А. Кехрибарджи Дмитрий обратился с письмом.
«Милостивый государь! — писал он. — 16 апреля мной была передана в контору Вашей многоуважаемой редакции рукопись «Виноватые». Эта рукопись представляет половину всего труда, и я осмеливаюсь обратиться к Вам с просьбой, нельзя ли просмотреть эту рукопись поскорее, потому что в непродолжительном времени мне придется оставить Петербург. Вторая половина рукописи будет представлена в самом непродолжительном времени, причем беру на себя смелость обратить Ваше внимание на то, г. редактор, что как сюжет «Виноватые», так в особенности его подробности отличаются особенной оригинальностью как отдельных характеристик действующих лиц, так и всей обстановки и бытовых особенностей той местности и того времени, во время которого происходит действие рассказа».
Он твердо решил, что как только справится с денежными делами, так уедет на Урал. Надо последовать совету врача, заняться поправлением здоровья.
Болезнь помешала Дмитрию сдать вовремя экзамены за третий курс. Его оставили на второй год.
Что ж, вот и сама судьба словно подталкивает это лето провести дома. К тому времени подоспело редакторское решение о романе. Его брали в «Журнал русских и переводных романов», торопили с окончанием. Условия такие, что лучших и желать невозможно: 500 рублей, но — после опубликования романа.
Появился в печати роман летом. Назывался он, вопреки воле автора, крикливо-зазывающе — «В водовороте страстей». Спасибо, что соблюли авторскую волю в другом: он был подписан псевдонимом — Е. Томский.
Однако тут же начались неприятности. С расплатой в редакции не торопились, просили повременить, войти в трудное финансовое положение издательства.
Домой Дмитрий писал, что летом непременно будет в Висиме, как только получит обещанный гонорар. Однако время шло, а с деньгами все еще продолжалась унизительная проволочка.
«Перебейся как-нибудь в Питере, — успокаивающе писал отец, не имевший возможности помочь сыну. — Конечно, это тебе покажется скучным, но нужно примириться… Сколько есть людей, которые всю жизнь мечтают попасть в Петербург, чтобы посмотреть своими глазами на его чудеса, да так и остаются в своей глуши. Пользуйся случаем… Кончишь курс, поступишь в провинции на службу, удастся ли тебе в другой раз видеть знаменитую столицу».
Однако когда пришло это письмо от отца, все в планах Дмитрия изменилось. В его студенческой жизни произошла перемена: проучившись три года на ветеринарном факультете, он вдруг оставил его и перешел в университет, на первый курс юридического. Ветеринария никогда не привлекала его. Обреченный на повторение третьего курса, он решил не тратить больше времени на изучение малоинтересных предметов, а заняться чем-нибудь более важным и существенным.
В ноябре Дмитрий написал отцу большое письмо:
«Нынешней осенью исполняется ровно десять лет, как я оставил Висим. Десять лет двигал науку и в настоящую минуту нахожусь, как бы вы думали, — где? — в университете на юридическом факультете, по отделу юридических наук, на первом курсе».
В основе этого, на первый взгляд поспешного и неожиданного решения, лежали глубокие мотивы. Родителям он писал, что «каждое поколение имеет свою злобу дня». Нынешняя молодежь исповедует идеи служения народу. Поэтому и стремится в специальные учебные заведения, и он оказался увлеченным этим потоком, «попробовал прогуляться по той же набитой дорожке». Ветеринария даст ему лишь узкую специальность. В университете он займется изучением экономических, политических и социальных наук, получит более широкое образование.
«Я часто вспоминаю Висим, засыпанный теперь по самые крыши снегом, — писал он родителям в Нижнюю Салду, куда они перебрались осенью, — и жалею, что не придется еще пожить в нем. Вот уж десять лет, как я оставил его, но мои чувства не остыли и я часто уношусь мечтами в далекий глухой уголок, самый дорогой для меня по воспоминаниям. Когда бывает трудно, когда захочется отдохнуть от ежедневных дрязг, особенно вечером, когда на столе ворчит самовар, я витаю мыслями среди моих старых знакомых, среди патриархальной жизни».
Мамины жили теперь в большом заводском поселке Нижняя Салда, в тридцати верстах от Нижнего Тагила. Письма из Петербурга все сильнее тревожили отца и мать. Что же это с Дмитрием? Не по ложному ли идет он пути? Ему бы надо перевестись на медицинский факультет, а он оставался на ветеринарном. Но и тут не удержался, не сдал экзамены за третий курс… И начал все сначала — с первого курса университета! Куда это его заведет? Вот нынешняя молодежь! Бросает ее из стороны в сторону. Никакой твердой основы, серьезного размышления о будущем. А сколько их, вставших на ложный путь, оказалось в отдаленных местах, в изгнании, на каторжных работах!
Дмитрий вбил себе в голову литераторство, толкует давно о каких-то больших деньгах, которые якобы ему причитаются, а пока засыпает просьбами о помощи — о пятидесяти рублях, о тридцати. Встревожили и размышления Дмитрия о счастье жизни с простой женщиной, когда, отказавшись от всего, можно найти житейские радости и утешения в семье. Рассказывает, что его товарищ по академии Алексей Колокольников год назад женился на швее. Теперь у него родился сын. Дмитрий стал его крестным отцом. «Какой мир и спокойная услада в этой молодой семье!» — с завистью пишет он. Может, такая жизнь нужна и ему, Дмитрию? Вот ведь о чем толкует! Возможно,
