ФЛОЙД начали выступать впятером — так шло до тех пор, пока остальные решили не вызывать Сида на концерт. «Идея, — говорит Дженнер, — заключалась в следующем: Дейв станет замещать Сида и сглаживать его чудачества. Когда это перестанет срабатывать, Барретт будет только писать. Мы просто попробуем оставить его при деле, но так, чтобы остальные тоже могли спокойно работать». Таким образом, по словам Гилмора, «Барретт должен был оставаться дома и писать замечательные песни, превратиться в загадочного Брайана Уилсона (Brian Wilson), скрывающегося за спинами коллектива.
Но оказалось, что новый материал Сида представлял нечто иное, нежели то, с чем мог или хотел бы работать ансамбль. Особенно выделялась язвительная «Have You Got Yet?» с ее запоминающейся мелодией и чередой интересных аккордов. Для его оторопевших от неожиданности коллег это было уж слишком.
«Они пришли ко мне и Эндрю, — подводит черту Дженнер, — и сказали: «Вы не верите в нас, ведь вы думаете, что мы не сможем справиться без Сида, так ведь ?». Мы ответили: «Нет, не так». Тогда они переметнулись к Брайану Моррисону, а мы согласились приглядывать за Барреттом». В апреле, когда было разорвано шестистороннее соглашение о сотрудничестве с Blackhill, в прессу попало сообщение о том, что Сид Барретт «покинул» ПИНК ФЛОЙД».
«Но, — говорит Дженнер, — Сид так никогда этого на самом деле не понял, потому что он всегда считал их СВОЕЙ группой. Он всегда дрейфовал в направлении ФЛОЙД.
А потом (опять же в переносном смысле) на «Dark Side Of The Moon», «Wish You Were Here» и «The Wall» ФЛОЙД неумолимо будет относить назад к Барретгу.
Глава 10. Сияй, безумный бриллиант
Ровно через месяц — 6 апреля 1968 года — после официального сообщения об уходе Сида Барретта из ПИНК ФЛОЙД Питер Дженнер отвел его в студию на Эбби-роуд, желая доказать, что Blackhill не ошиблась, сделав ставку на Сида, а не на остальных музыкантов. Под руководством Дженнера, действительно, был записан материал, которого бы хватило на один соло-альбом. Но композиции (от унылой саги, написанной в манере свободной вариации на тему североамериканских индейцев, «Swan Lee» до бессловесного и лишенного мелодии гитарного заскока «Lanky») были расценены как недоступные для понимания слушателей-потребителей (фоновой трэк «Late Night» был впоследствии использован на «The Madcap Laughs», a «Swan Lee» и «Lanky» двадцать лет спустя появились на сборнике «Opel»). Недовольство EMI было вызвано разбитыми микрофонами и «общим беспорядком», оставшимся после Сида в студии на Эбби-роуд.
Тем временем Сид переехал в квартиру Сторма Торгесона в особняке на Игертон-корт, расположенную напротив станции метро «Южный Кенсингтон». Ему досталась комната, где прежде жил Другой кембриджский друг Найджел Гордон (Nigel Gordon). В группу постоянных посетителей из числа представителей богемы попали Мик Рок, друг Сторма по Королевскому колледжу искусств, будущий компаньон — дизайнер Обри Пауэлл (Aubrew «Po» Powell) и некто Гарри Добсон (Harry Dobson). Мик Рок в то время довольно Романтически воспринимал Барретта и называл его «обреченная летающая сила» — «a doomed flying force».
Дженнер наивно надеялся, что теперь Барретт попал «в надежные руки» Сторма и По. Остальные вспоминают, что жизнь в Игертон-корт была более чем нездоровой. По воспоминаниям писателя Джонатана Мидза (Jonathan Meads), Барретт «представлял собой довольно странное, экзотическое и пользующееся некоторой известностью создание… жившее в квартире с людьми, в определенной степени сбивавшими его с пути истинного как в профессиональном, так и в общежитейском смысле. Я отправился туда, чтобы проведать Гарри, и услышал непонятный шум. Как будто грохотали трубы системы отопления. Я спросил: «Что это?», а Гарри захихикал и ответил: «У Сида неприятное «путешествие». Мы засунули его в шифоньер».
«Я НЕ ПРИПОМНЮ, чтобы мы закрывали Сида в шкафу, — говорит Торгесон, — по мне, так эта история высосана из пальца, может, Джонатан Мидс сам тогда «заторчал»? Мы вообще-то МОГЛИ такое учудить, как могли вытворять всякие легкомысленные и не очень легкомысленные штучки. Там было полно наркоты, так что люди находились в разных стадиях «путешествий» и «исследований». Случалось, что и другие, не только Сид, переставали ориентироваться в пространстве этой квартиры».
«К тому времени, когда Сид туда попал, он зашел уже далеко. Его психическое состояние трудно было назвать стабильным — периоды нормального, осознанного поведения сменялись моментами, когда он совершенно не мог себя контролировать. Тогда я не был сведущ в психологии и справиться с состоянием Барретта был не в силах. Но ненормальность Сида не обязательно выражалась в его поступках. Мы все наслаждались жизнью в период наивысшего расцвета психоделии в Лондоне — то было необычайное время, когда половина людей добрую половину дней и ночей занималась тем, что дружно съезжала с катушек. Мы ВСЕ сходили с ума, каждый по-своему, многие из нас «сдувались», или сваливали, в Индию. Было довольно много примеров неординарного поведения».
«В любом случае, — подчеркивает Торгесон, — если ты вырос с человеком и проводишь с ним кучу времени, едва ли станешь по своей воле называть его «психом». Ты не станешь так поступать, пока у него не пойдет пена изо рта или он не начнет бросаться на людей».
Торгесон отмечает, что Барретт почти дошел до такого состояния, когда в один «ужасный вечер» стал колотить свою подружку мандолиной по голове: «Она лежала, вопя, на полу, а Сид, сидя на ней верхом, лупил девчушку. Нам пришлось оттаскивать Барретта и силой вырывать у него из рук инструмент. Таким был один из многих «отвратительных скандалов», которыми было отмечено завершение отношений Барретта с его подругой».
Бывали вечера, когда тяга Сида к общению толкала его к походам в молодежное общежитие в Холланд-парк — пристанище молодых «торчков» со всего мира. Когда его «путешествия» стали абсолютно неконтролируемыми, он иногда приползал в расположенную поблизости квартиру одного из своих верных бывших коллег. Хотя Роджер Уотерс занимал квартиру этажом выше Джун, она вспоминает, что «Сид никогда не поднимался, чтобы постучать к Роджеру, а всегда звонил мне. Я была по-прежнему все той же Джун, а слово «офис» для него означало нечто правильное и четко организованное — стабильность, зарплату по пятницам. Если нужно было что-то сделать, то звонили именно в офис».
«Он появился в пять утра, измазанный грязью; выглядел совершенно сумасшедшим и стал что-то нести о том, как за ним гналась полиция, и другие люди тоже висели у него «на хвосте». Я пригласила Сида: «Заходи, присядь, хочешь чашку чая или, может, примешь ванну?». «Нет, а зарплата есть?». Он не получал в фирме зарплату в течение года!». Джун пришлось поддерживать Сида, пока она волокла его до такси, чтобы отправить бедолагу на Игертон-корт.
