Жербье улыбнулся своей полуулыбкой. Крестьянин медленно вытащил из-за уха сигарету…
Центральная часть старых казарм соединялась со стрельбищем очень длинным коридором со сводчатым потолком. Семь приговоренных к смерти узников вошли в него один за другим, окруженные по бокам солдатами СС. Жербье оказался почти точно в середине колонны. Первым шел студент, а замыкал ряд крестьянин. Смертники передвигались медленно. У них все еще были кандалы на ногах. В коридоре не было окон. Электрические круглые лампы с регулярными промежутками наполняли его мрачноватым светом. Тени смертников и их вооруженных охранников образовали на его стенах гигантский колеблющийся эскорт. В гулкой тишине коридора шаги солдатских сапог издавали глубокий тяжелый звук, к которому добавлялся звон цепей и скрип кандалов смертников.
— Получается какая-то симфония, — сказал про себя Жербье. — Если бы шеф мог ее услышать…
Жербье вспомнил выражение лица Люка Жарди, когда тот говорил о музыке. И его едва не ослепил образ этого лица в коридоре под сводчатым потолком. Звенели цепи. Скрипело железо.
— Действительно любопытно, — подумал Жербье. — Наши кандалы заставили меня подумать о шефе. Но, прежде всего… возможно…
И внезапно Жербье сказал сам себе:
— Я идиот.
Он только сейчас понял, что никакой образ и никакое ощущение в этот момент не смогут вернуть его к Люку Жарди каким-то неожиданным и неизбежно окольным путем.
— Слово «любовь» имеет для меня значение только тогда, когда оно относится к шефу. Он значит для меня больше, чем все на свете, — сказал сам себе Жербье. Но тут же откуда-то изнутри получил ответ:
— Больше, чем все на свете, но меньше, чем жизнь.
Тени танцевали, кандалы гремели.
— Сен-Люка я люблю больше всего в жизни, но Сен-Люк может исчезнуть, а я все еще буду хотеть жить.
И я скоро умру… но я не боюсь. Невозможно не бояться, когда идешь на смерть… Это потому, что я слишком ограничен, слишком животное, чтобы поверить в это. Но если я не верю до последнего момента, до последней черты, то я никогда не умру… Вот так открытие! И как оно могло бы понравиться шефу… Я должен постичь его глубже… Я должен….
В этот миг вспыхнувшую было медитацию Жербье грубо оборвали. В первую минуту он сам не понял причину этой остановки. Затем он услышал песню, заполнившую собою весь гулкий коридор. Потом он узнал песню. «Марсельеза». Начал ее студент. Другие сразу же подхватили. У студента, раввина и рабочего были красивые голоса, полные и страстные. Именно их Жербье слышал лучше всех. Но он не хотел слушать их. Он хотел думать. Эти голоса мешали ему. И, прежде всего, он не хотел петь.
— «Марсельеза». Так всегда происходит в подобных ситуациях, — сказал про себя Жербье. На мгновение он снова смог улыбнуться своей полуулыбкой.
Ряд смертников двигался медленно. Песня проносилась мимо Жербье, не трогая его.
— Они не хотят думать, а я хочу… — сказал он себе. И с диким нетерпением ждал, когда знакомые строфы подойдут к концу. Коридор был длинным.
— У меня все же должно остаться немного времени для самого себя, — решил Жербье. «Марсельеза» закончилась.
— Быстрей, быстрей, мне нужно исследовать мое открытие, — думал Жербье. Но сильный, чистый голос студента начал снова. И в этот раз Жербье почувствовал, как его самого схватила и цепко держала изнутри какая-то волшебная рука. Песня «Chant du Dopart» всегда вот так же воздействовала на него. Жербье легко реагировал на ее акценты, на ее слова. Он упирался. Он не хотел делать то же, что и все. Ему нужно было решить существенную проблему. Но он уже чувствовал, как мелодия подымается в его груди. Он сжал зубы. Его товарищи пели:
«Француз живет ради нее…
За нее француз должен умирать…»
Жербье еще сильнее стиснул зубы, потому что эти слова уже звучали в его горле. Неужели он позволит увлечь себя?
— Я не уступлю… Не уступлю, — повторял сам себе Жербье. — Это инстинкт толпы. Я не хочу петь. Я не хочу петь, так же как я не хочу бежать перед пулеметами.
Эта ассоциация помогла Жербье подавить песню, которая уже рвалась у него из груди. У него возникла чувство, что он поборол внутреннюю угрозу.
Колонна людей в кандалах, наконец, достигла маленькой двери, устроенной слева в толстой стене коридора. Тени прекратили плясать. Звон железа утих. И песня тоже. Часовой открыл дверь. Природный свет распространился по участку коридора. Студент снова запел «Марсельезу», и смертники, один за другим, вошли за ограждение, означавшее их смерть.
Это было обычное военное стрельбище. Просто голый прямоугольный участок земли, огражденный достаточно высокой стеной. У дальней стены, отделенный от нее узкой полосой, можно было увидеть стрельбищный вал для мишеней. Сильный утренний бриз развевал на его склонах несколько обрывков одежды и бумаги. Свет был острым и меланхоличным. Один за другим смертники прекратили петь. Они находились уже лишь в нескольких шагах от шести ротных пулеметов. Эсэсовский лейтенант, очень усталый, с металлическим лицом, командир расстрельного взвода, посмотрел на часы.
— Бошевская пунктуальность, — проворчал рабочий-коммунист.
Студент глубоко вздохнул и потянул за свой маленький ус.
— Я не побегу… Не побегу, — все повторял про себя Жербье.
Другие, как завороженные, не могли отвести взгляд от лейтенанта. Он прокричал приказ. Подошли несколько солдат с ключами и открыли замки на кандалах заключенных. Железо упало на землю с глухим звоном. Жербье вздрогнул, почувствовав внезапную легкость. Ему показалось, что у него теперь новые и молодые ноги, что он должен испробовать их безотлагательно, что им требуется простор, что они унесут его отсюда как на крыльях. Жербье посмотрел на своих товарищей. Их мускулы возбудились таким же нетерпением. Особенно студент явно с трудом контролировал себя. Жербье посмотрел на офицера СС, зажавшего сигарету большим пальцем правой руки. У него были зеленые, бесстрастные глаза.
— Он очень хорошо знает, чего хотят мои ноги, — неожиданно понял Жербье. — Он уже готов к представлению.
И сам Жербье почувствовал себя более уверенным, скованный убежденностью этого человека больше, чем минуту назад — кандалами. Офицер посмотрел на часы и обратился к смертникам на весьма неплохом французском языке.
— Через минуту вы пойдете и станете спиной к пулеметам и лицом к стрельбищному валу, Бегите как можно быстрее. Мы не станем стрелять сразу. Мы дадим вам шанс. Тот, кому удастся перебежать через вал, будет казнен позже, со следующей партией.
