Ознакомительная версия.
В заключение он написал, что понимает, как взволнован отец состоянием Орвилла, но в конце концов все наладится, в этом он уверен.
В тот же день, 19 сентября, епископ Райт, сидя за письменным столом в своей комнате на втором этаже их дома в Дейтоне, написал Уилбуру примерно в том же духе:
«Печально, что Орвилл пострадал, и неприятно, что его успехи откладываются. Очень прискорбно, что погиб лейтенант Селфридж. Я крайне опечален его смертью. Но успех вашего изобретения – дело решенное. К вам еще придут светлые дни».
В понедельник 21 сентября в Камп д´Авур Уилбур был снова в деле. В присутствии 10 000 зрителей он, как сам любил говорить, «взял быка за рога», пролетев 1 час 31 минуту и 25 секунд, преодолев расстояние в 64,4 километра и установив таким образом новый сенсационный мировой рекорд.
В огромной толпе стоял посол Соединенных Штатов во Франции Генри Уайт, о котором рассказывали, что он волновался больше всех присутствующих и, «забыв о своей обычной дипломатической сдержанности», побежал по полю, чтобы первым пожать руку Уилбуру.
III.Кэтрин прибыла в Вашингтон рано утром 18 сентября. Чарльз Флинт и два офицера встретили ее на вокзале и сразу отвезли на принадлежавшем войскам связи автомобиле на другой берег реки в Форт-Майер. В госпитале Кэтрин ожидал молодой военный врач, который проводил ее в палату Орвилла.
«Я увидела, что Орвилл выглядит довольно плохо», – сообщала она в письме Лорину. На его лице было несколько порезов. Самый глубокий виднелся над левым глазом. У него так все болело, что он не мог вынести, когда до него дотрагивались. Его нога была не в гипсе, как она ожидала, а в «чем-то вроде люльки», подвешенной на веревке к потолку, написала она Уилбуру.
«Когда я вошла, его подбородок дрогнул, а в глазах показались слезы, но он быстро овладел собой. Конечно, он был очень ослаблен из-за потрясения». Днем Орвилл разнервничался и был на грани срыва. «Я думаю, это из-за того, что они что-то делали с его ногой. Я вымыла открытую часть его лица, грудь и плечи. Это его немного успокоило».
Ей понравились доктор и дежурный медбрат. Она с удовлетворением отмечала, что в палате очень много цветов и стоит огромная корзина с фруктами, а на краю стола лежит стопка телеграмм, включая ту, в которой говорилось: «Тысяча гордящихся вами учеников и учителей "Стил хай скул" единогласно выражают свое сочувствие и поддержку».
«Я выражу признательность за все записки и телеграммы, – сообщала она. – Тут в палате есть стол, за которым я могу писать. Немного погодя я смогу читать ему».
Пока нельзя было сказать, как долго Кэтрин придется пробыть рядом с Орвиллом. Его ранения не опасны для жизни, подчеркивала она, однако нет сомнений в том, что пройдут недели, прежде чем он сможет выписаться.
Сначала Кэтрин жила у семейной пары по фамилии Ширер – родственников их дейтонского друга. На то, чтобы добраться до больницы от их дома в Вашингтоне на трамвае с тремя пересадками, у нее уходил целый час. Однако каждый день она была у кровати Орвилла без опозданий. Иногда, когда Кэтрин чувствовала себя слишком усталой, чтобы возвращаться в город, она оставалась ночевать в госпитале.
Орвилл выздоравливал довольно медленно. «Прошлая ночь была для младшего брата довольно тяжелой и сегодняшнее утро тоже», – писала Кэтрин отцу. Его нога сломана в двух местах, объясняла она, но переломы «были безосколочными и произошли в самых что ни на есть "удачных" местах» – в бедренной кости левой ноги. Доктора сделали все возможное, чтобы нога не стала короче, и, очевидно, им это удалось. Сломанные ребра приходилось туго перевязывать, и из-за этого Орвиллу было трудно дышать.
«Сегодня я остаюсь с ним на всю ночь. Когда я пришла сегодня, он успокоился, поэтому очень хорошо, что я решила присматривать за ним и ночью. Сейчас уже больше 11 часов, и он уже час как спит. Кодеин прошлой ночью не помогал. Сейчас помогает».
Это письмо было написано 21 сентября, в тот день, когда Уилбур совершил свой рекордный полет в Камп д´Авур.
«У Уилла точно крепкие нервы [писала она, зная, что должен чувствовать отец]. Один час, 31 минута, 25 секунд! Все газетчики начали названивать в госпиталь, чтобы сообщить мне об этом. Орвилл улыбнулся, услышав это. Эта новость пошла ему на пользу».
«Сейчас уже полночь, и я очень устала, – написала она в заключение. – Орвилл еще спит. Ночная сиделка пошла вниз, чтобы принести мне сэндвич и чай».
Между тем армейское Управление по аэронавтике начало официальное расследование с целью определить причину крушения. «Орвилл думает, что винт зацепился за одну из расчалок, соединяющих хвост с основной частью, – писала Кэтрин. – Она же потянула крыло и стала причиной сваливания машины».
Как в итоге было установлено, Орвилл оказался прав. Одна из лопастей правого винта треснула; пропеллер начал вибрировать; из-за вибрации разорвало тросовую расчалку, которая закрутилась вокруг лопасти, и сломанная лопасть оторвалась и улетела. В силу того, что трос служит для крепления задних винтов, они начали рыскать туда-сюда, и машина потеряла управление.
До этого оба брата Райт не раз бывали на волоске от смерти. Уилбур разбивался дважды и получал небольшие травмы, Орвилл – четыре раза: дважды в Китти Хок и дважды в Хаффман-Прейри. Но, как написал отцу Уилбур, «только в этот раз, впервые за девять лет что-то сломалось в нашей машине во время полета». И ни одному из них не доводилось раньше врезаться в землю с высоты почти 23 метра.
Кэтрин, как единственному члену семьи, который находился рядом с Орвиллом и видел, в каком состоянии тот оказался, казалось настоящим чудом, что он вообще уцелел.
Чарли Тэйлор и Чарли Фернес – «два Чарли», как их стали называть в Форт-Майере, – пришли в госпиталь, чтобы продемонстрировать Орвиллу оторвавшийся кусок лопасти винта. Они заверили его, что обломки машины хранятся в ангаре, окна и двери которого заколочены, и вокруг выставлена охрана. Сами «два Чарли» упаковывают оставшиеся неповрежденными части двигателя и трансмиссии для отправки домой. Когда закончат, то отправятся следом за ними.
23 сентября в госпиталь приехали Александр Белл и два члена его Ассоциации воздушных испытаний. Но оказалось, что Орвилл еще не готов принимать посетителей. Тогда Белл с сопровождающими направились через плац в сторону Арлингтонского кладбища, чтобы осмотреть гроб лейтенанта Селфриджа, установленный там перед похоронами. По пути они остановились у ангара. У Чарли Тэйлора, который еще не закончил упаковку обломков «Флайера» для отправки в Дейтон, был перерыв на ланч. У ангара находился только один часовой, который впустил посетителей внутрь, где стояли еще не заколоченные ящики с частями «Флайера». Белл достал из кармана рулетку и как минимум один раз измерил ширину крыла.
Кэтрин и Орвилл узнали об этом только неделю спустя и были крайне раздосадованы. Кэтрин спросила Октава Шанюта, что он думает по этому поводу, но последний после разговора с солдатом, который стал свидетелем инцидента, пришел к выводу, что причин для волнения нет.
Когда по возвращении в Дейтон Чарли Тэйлор рассказал епископу Райту о том, что произошло, тот в письме Кэтрин дал понять, что Белл поступил «нахально», но «это просто часть бизнеса». Больше по этой проблеме никто ничего не говорил, и каковы были намерения Белла, осталось неизвестно.
В госпитале все по-прежнему были исключительно добры и готовы помогать Кэтрин, и, хотя она не считала, что военный госпиталь полностью отвечает всем ее требованиям, было ясно, что ни в одной другой больнице ей не позволили бы жить безо всяких ограничений. Доктора и дневные сиделки были «великолепны». Однако, когда Кэтрин узнала, что ночной дежурный медбрат заглядывает к Орвиллу только раз в полчаса и его пост находится этажом ниже, она решила, что должна находиться рядом с братом постоянно. Отныне Кэтрин была с ним и днем и ночью, и Орвилл был крайне доволен этим. По ночам он часто бредил, и его нельзя было оставлять одного.
Напряжение Кэтрин достигло предела. «Брат так страдает… и я просто смертельно устала, так что, когда наступает утро, я не могу держать ручку», – написала она Уилбуру, объясняя, почему так редко пишет.
Она держала на расстоянии репортеров и сама принимала посетителей, которых не пускали к Орвиллу. Также Кэтрин продолжала отвечать на письма и телеграммы, и она же представляла Орвилла на похоронах лейтенанта Селфриджа. Он был погребен 25 сентября на Арлингтонском кладбище со всеми воинскими почестями.
Роль, которую она взяла на себя, не осталась незамеченной и неоцененной. В прессе пришли к выводу, что ей пришлось стать сиделкой, и писали о ней соответствующе. «Ваша сестра – сама преданность», – написал Октав Шанют Уилбуру. Но конечно, для нее было намного важнее то, что сказал ей Орвилл: без нее он не выдержал бы это испытание.
Ознакомительная версия.
