— Кстати, доктор, — сказала она через плечо, направляясь к двери, — я просила его заняться со мной любовью. Он сказал «нет».
Она усмехнулась.
Я улыбнулась ей в ответ.
14 мая 1959 г— Студенты из актерской студии были очень любезны со мной, — начала Мэрилин. — Они, казалось, были удивлены, что голливудская звезда посещает занятия вместе с ними, но старались быть со мной приветливыми. После занятий мы всей компанией ходили обедать. Мне поначалу было неловко, отчасти потому, что я была старше, чем любой из них. В действительности разница в возрасте была не так уж велика, просто я чувствовала себя более взрослой. Только когда Паула пошла вместе со мной, я смогла расслабиться и получать удовольствие от общения с ними.
Дальше Мэрилин рассказала мне, что когда пришла ее очередь выполнять упражнение по актерскому мастерству, она стояла перед небольшой группой студентов в панике. Страсберг попросил ее мысленно перенестись в тот момент из ее жизни, где она помнит, во что была одета, что видела, слышала и какие запахи ощущала. Мэрилин начала описывать, как она сидит одна в комнате, как в детстве, когда вошел незнакомый мужчина.
Внезапно Страсберг перебил ее:
— Нет! Не рассказывай, как ты себя чувствуешь. Расскажи, что ты слышишь и видишь.
Мэрилин собиралась несколько минут, а затем начала говорить.
Одна студентка, актриса Морин Стэплтон, сказала Мэрилин позже:
— Когда ты описывала свою одежду, то, что ты слышала, видела, и слова мужчины, напугавшие тебя, ты заплакала и так рыдала до конца сцены, что казалась почти сломленной горем.
Я думала: «Это настоящая Мэрилин Монро, ранимая, застенчивая женщина, которая однажды станет великой актрисой».
— Тогда же я совершила очень храбрый поступок, — похвасталась Мэрилин, хотя это было ей не свойственно.
— И что вы сделали? — спросила я.
— Ну, один студент в студии показал сцену. После этого актер Эли Уоллах поделился своим впечатлением:
— Я не думаю, что сцена представлена достаточно ясно.
Первый раз на занятиях в классе я подняла руку и высказала свое мнение:
— Я так не думаю, Ли. Мне кажется, что жизнь вообще не очень ясная штука.
— Молодец, Мэрилин, — сказала я. — Это потребовало немалого мужества.
Широкая улыбка озарила ее лицо.
Вскоре после этого Мэрилин позвонила и рассказала мне о том, что она преодолела отчаянные приступы страха перед участием в постановке по пьесе «Анна Кристи» Юджина О’Нила в актерской студии. Это была самая серьезная роль в ее жизни, которая требовала большого мужества. В конце концов, она была самой известной актрисой в мире, и плохая игра сделала бы ее предметом насмешек и навсегда обрекла бы ее на возврат в ряды глупых блондинок.
В студию набилась толпа народа: все обучающиеся пришли на ее представление, даже те актеры, которые не посещали студию на протяжении нескольких лет. Многие надеялись увидеть, как богиня большого экрана ударит в грязь лицом. Но она их перехитрила. Судя по отзывам, робко сказала она, ее выступление было превосходно — фактически, победа, — даже весьма критически настроенный Страсберг был взволнован.
Позже я услышала от другого пациента, который также был членом актерской студии и не знал о том, что Мэрилин посещает мои сеансы, восторженные отклики о сцене, после окончания которой вся студия взорвалась аплодисментами впервые за всю ее историю.
18 мая 1959 гВ этот день Мэрилин вошла в мой офис очень взволнованная и начала говорить, прежде чем устроилась на кушетке.
— Я видела чудесный сон о Страсбергах, — сообщила она. — Я называю его «Сон Страсбергов». Я была маленькой девочкой, и они вдвоем поднимали меня, пока я не оказалась немного выше их голов. Благодаря им я стала больше, чем была. — Она заплакала. — Здесь вся история, не правда ли? С тех пор как я занимаюсь с Ли, у меня есть возможность играть такие роли, как Анна Кристи, о которых раньше я не могла и мечтать. В любом случае сейчас я гораздо лучше как актриса, чем была когда-то.
— Да, Мэрилин, — согласилась я, — ваш сон говорит правду. Вы действительно становитесь лучше и лучше, и ваш талант становится все ярче.
Она радостно улыбалась сквозь слезы.
А я? Я чувствовала себя такой счастливой, как будто это я сама играла Анну Кристи.
20 мая 1959 г— Я не могу спать, доктор! И ваши сеансы не помогают.
— Что вы обычно делаете, когда не можете спать? — спросила я.
— Я принимаю таблетки — много разных. Но они не действуют больше, или по крайней мере реже, чем раньше. Вы знаете, от чего я всегда зависела больше всего? Хотите — верьте, хотите — нет, но это не друзья или незнакомцы, а телефон. Он — мое спасение. Мне очень нравится звонить моим знакомым, когда мне не спится. Я поднимаю трубку и набираю номер того, кто не против, или, по крайней мере, говорит, что не против поболтать со мной в три часа утра. Некоторые из них тоже не могут уснуть, но иногда они просто не отвечают на звонок.
Страсберги сказали мне, что я могу приходить к ним домой в любой час дня или ночи, и вчера вечером я решила это проверить. Я пошла туда в состоянии ужасной депрессии, неумытая, абсолютно голая под моим испачканным банным халатом, с сальными непричесанными волосами. Я думала: «Вот бы мои поклонники увидели меня сейчас!» Как вы думаете, психоаналитик, сколько бы я оставалась секс-бомбой номер один в Голливуде, если бы они увидели меня в таком виде?
Говоря о моих поклонниках, — она на мгновение отвлеклась, — я надеюсь, им понравится мой новый серьезный образ, как мне. До сих пор единственное, чего от меня хотели, не реплики на английском языке, а мои сексуальные формы. Женщину часто оценивают такими вещами, которые она не в состоянии контролировать. О ней судят по изгибам ее тела или их отсутствию, где она плоская, или прямая, или круглая. Ее измеряют тридцатью шестью, двадцатью четырьмя и тридцатью шестью дюймами, возрастом и другими числами — внешними параметрами, которые никогда не учитывают то, кем она является внутри. Я хочу, чтобы обо мне судили по моим внутренним качествам.
Паула приветствовала меня в своей огромной черной ночной рубашке матушки Хаббард[5], — продолжала Мэрилин, — также любезно, как если бы это был полдень. Она приготовила мне горячего чая с молоком, но я жаждала шампанского. Она налила мне немного, но, когда я потянулась за бутылкой, она выхватила ее и прижала меня к своей большой студенистой груди. Я прильнула к ней на несколько чудесных мгновений. Она была мягкой, как подушка, но я, такая неблагодарная, жаждала только одного — объятий Ли.
