Уходим из Севастополя
На Графской пристани, откуда отходил баркас, перевозивший людей через бухту на Северную сторону, стояла большая очередь. Мы стали ждать. В бухте было неспокойно: сильный ветер вздымал волны с белыми гребешками. Пока дошла до нас очередь, ветер еще усилился, баркас с трудом пришвартовался к пристани.
— Может быть, отложим на завтра? — предложил папа. — Смотри, какой ветер и волны.
— Нет, — ответила я, — нет. Раз решили уходить, значит, идем, не надо откладывать.
Мне показалось ужасным вернуться обратно теперь, когда уже двинулись в путь.
Мы прыгнули в баркас, который то вздымался почти до уровня настила пристани, то проваливался вниз. Гребли русские. Баркасом распоряжался немец. Он грубо, по-хамски толкал людей, как скотину, одних заставлял сесть на банки, а других на дно. Если кто-нибудь ему мешал, он ругался, действуя при этом своими кулачищами и ногами. Баркас качало и швыряло на волнах, гребцы, изнемогая, с трудом выгребали против ветра, немец ругался…
Я смотрела на бухту: разбитые здания окружали ее, берега сплошь усеяны обломками погибших кораблей. Мертвым, далеким и чужим казалось мне все. И странно было сознавать, что это та самая бухта, которую я видела и переплывала в своей жизни бессчетное число раз.
Без сожаления мы с отцом покидали Севастополь. Глядя на море, я думала: если бы ты было степью, я бы не попала в оккупацию! Никогда больше не хочу тебя видеть.
А море бушевало, волны гневно ударяли в борт баркаса, в котором бесновался немец. Огромный вал взметнул баркас на гребень и, как ореховую скорлупку, с силой бросил его вниз. Немец испугался и притих.
Наконец, баркас пристал к берегу Северной стороны. Мы с папой и Дуняшей стали медленно подниматься в гору. С непривычки мои плечи болели и ныли, ноша казалась непосильной тяжестью. Сильные порывы ветра поднимали тучи пыли, заставляли ослабевшего папу поминутно останавливаться, казалось ветер сейчас собьет его с ног. Пришлось взять у папы пиджак, а у Дуняши платок и ботинки, которые натерли ей ножки, и еще больше навьючить себя.
Мы проходили мимо 30-й батареи, держа путь на деревню Бельбек. Здесь покрыли себя вечной славой артиллеристы капитана Александера, восемь месяцев не подпускавшие врага к городу. Совершив все, что было в их силах, многие батарейцы теперь покоились где-то в глубине горы. Еще свежи были следы боя, вспаханная снарядами и бомбами земля не успела зарасти травой. В воронке, наполненной водой, плавал труп. Молчаливые развороченные бетонные доты… Осыпавшиеся окопы… И теперь эта тишина, опустившаяся на землю, где восемь месяцев все беспрерывно гремело и двигалось, давит и гнетет.
Мы спустились в Бельбекскую долину — долину фруктовых садов, окаймленных высокими тополями. Но что осталось от этих садов! Искалеченные, изуродованные, обгорелые деревья с обрубленными верхушками и ветками, почерневшие остовы тополей. Сады заросли густым бурьяном и огорожены проволокой, на которой висят таблички с немецким словом «minen».
Мы шли деревней Бельбек. Солнце склонялось к закату, кончался день, а мы прошли всего восемь километров! Через открытые двери дома увидели татарку, сидящую перед огромной грудой яблок.
— Подожди, папа, я спрошу, может быть, она продаст немного яблок…
Мы с Дуняшей направляемся к татарке. Увы! Я вижу перед собой враждебное лицо.
— Только меняю на вещи! — говорит она.
Возвратившись на дорогу, я застала папу в беседе с каким-то старым крестьянином.
— Это моя дочь, — представляет меня папа.
— Ах учитель, бедный учитель, что приходится вам терпеть! — восклицал старик. — Идемте, идемте скорей ко мне, — предложил он, — я вас накормлю и уложу спать.
И мы покорно пошли за ним.
Старик завел нас во двор и усадил на лавку, а потом вынес нам по тарелке борща и по куску лепешки.
— У нас самих почти ничего нет, — извинялся он за скудное угощение, — но постели я вам постелю такие, что вы хоть одну ночь как следует поспите и отдохнете.
Крестьянин так хлопотал, будто встретил самых дорогих и любимых родственников. Когда он снова ушел в дом, я спросила папу:
— Что это за человек? Твой знакомый?
— Нет, — ответил папа, — я вижу его в первый раз.
Обогретые душевным теплом приютившего нас человека, мы с папой и Дуняшей с наслаждением маленькими глотками ели борщ.
В это время во двор зашел какой-то человек в запыленной одежде.
— Можно у вас посидеть и отдохнуть? — спросил он нашего хозяина.
— Садитесь, отдыхайте вот тут, на лавочке, — радушно пригласил хозяин. — Откуда и куда идете?
— Я сегодня утром вышел из Симферополя, иду в Севастополь, — коротко ответил незнакомец, по всей вероятности не расположенный к дальнейшим разговорам.
Хозяин понял это и, не расспрашивая больше ни о чем, скрылся в комнатах. Через несколько минут вынес и прохожему тарелку борща, прося прощения, что нет больше лепешек. Человек горячо поблагодарил, он, видно, тоже был голоден. Мы с папой поделились с ним, отломив по куску от своих лепешек. В сгустившихся сумерках я не могла рассмотреть лица незнакомца, но по его облику и флотским брюкам можно было предположить, что это переодетый в штатское моряк. Поев и отдохнув минут пятнадцать-двадцать человек встал.
— Благодарю за гостеприимство, теперь я пойду дальше.
— Оставайтесь ночевать, — предложил хозяин, — ведь вы устали!
— За один день из Симферополя в Севастополь! — воскликнула я.
— Я привык быстро и много ходить, — ответил незнакомец, — мне это нетрудно, сегодня я должен быть в Севастополе.
Попрощавшись, он скрылся во тьме наступившей ночи.
Я почувствовала в нем смелого человека, который пробирается в Севастополь с каким-то тайным заданием. А ведь хождение ночью запрещено под угрозой расстрела.
Постели действительно были прекрасные, с грудой подушек и чистым бельем. Я с наслаждением вытянулась на мягкой перине и натянула на себя прохладную простыню. В первый раз за последние два месяца, которые стоят многих лет жизни, меня охватило отрадное ощущение тепла и уюта. Сквозь дрему я услышала мягкий голос хозяина, доносившийся из соседней комнаты:
— Хорошо ли вам, учитель?
…Чуть брезжил рассвет, когда мы поднялись. Я торопила папу:
— Идем скорей, надо выйти пораньше!
— Я пойду в деревню, — сказал хозяин, — кажется, должна идти в Бахчисарай подвода, попрошу, чтобы вас взяли, а вы подождите на дороге.
Выйдя из деревни на дорогу, мы сели возле дота и стали ждать.
