Иван Александрович Гончаров — Елизавете Васильевне Толстой. 23 августа 1855. В Санкт-Петербурге:
Хотя Вы угрожаете уехать только на две недели, но мне все-таки хочется пожелать Вам счастливого пути. Я даже способен бы был прийти проводить Вас на железную дорогу, как это обыкновенно делают все, которые хотят показать, что им очень жаль расставаться с отъезжающими, если б, во-1-х, мне действительно было жаль расстаться с Вами на такой короткий срок, если б, во-2-х, мне зачем-нибудь понадобилось показать Вам это — и, в-3-х, если б я знал наверное, в который день Вы поедете. <…> Что же мне остается теперь делать? Послать эту записочку, я думаю, в надежде, что Вы примете ее как доказательство, что Ваше отсутствие, хотя и кратковременное, не доставляет никакого удовольствия для Ваших друзей, и между ними и для Гончарова.
Иван Александрович Гончаров — Елизавете Васильевне Толстой. 29 или 30 августа 1855. В Санкт-Петербурге:
Entre 9 et 10 heures du soir, n'est ce pas?[20] Вот я и в сомнении. Если утром — то уже нет никакой возможности, сейчас — 10 часов: как быть? Entre 10 et 11 — это еще возможно — но так ли я понял? Боже мой, как я стал туп с тех пор, как Вы здесь! Говорят, это Ваша привилегия — конфузить, туманить, делать недогадливыми, словом, менять по своему произволу людей — может быть это и весело делать, но пощадите стариков!
Если Вы разумели утро, то на всякий случай я — у Ваших ног… виноват — дверей —
Ваш верный слуга Гончаров.
Иван Александрович Гончаров — Елизавете Васильевне Толстой. 4 сентября 1855. В Санкт-Петербурге:
Я сам сижу в большом кресле, медленно оправляясь после вчерашнего. Болезнь у меня упорная: едва перемогаюсь, спал много, но дурно. К утру, по обыкновению, легче.
Вы не могли или не хотели определить на словах точнее пользы разговоров со мной, но я рад, что письма Ваши к родным были еще не запечатаны. Там в одном слове совершенно удовлетворительно для меня выражено свойство этих разговоров, а в каком именно слове — об этом скажу, когда буду иметь авантаж видеть Вас.
Остаюсь все тем же, самым старым, самым преданным и самым полезным из Ваших почитателей.
Иван Александрович Гончаров — Елизавете Васильевне Толстой. 6 сентября 1855. В Санкт-Петербурге:
«C'est inutile que vous envoyez», — avez-vous dit hier[21]. В самом деле, Вы, должно быть, любите полезное. Et moi «j'aime l'inutile»[22] повторяю я слова не то М-me Сталь, не то Севинье, или может быть какой-нибудь другой из ненавидимых мною так называемых «умных женщин», bas bleu[23], или писательниц. И потому мне, может быть и бесполезно, но приятно (я с некоторого времени страх как полюбил слово «приятный» и оттого, в знак особенного моего к нему расположения, даже подчеркнул его) видеть хоть почерк Вашей руки, за невозможностью видеть пока саму руку; приятно узнать, состоится ли экспедиция в Михайловский театр в том виде и составе, как она предполагалась вчера, или произошли какие-нибудь перемены, наконец, приятно даже, через Вас, услышать что-нибудь о насморке М-me Якубинской (не говорю уже о собственном Вашем насморке) и узнать, легче ли М-me Богдановой. Пользы в этом нет, но приятно сказать Вам несколько слов и еще приятнее получить их от Вас <…>.
Может быть и Вы не найдете ли полезным узнать что-нибудь о моем здоровье: мне легче, болезнь понемногу уступает силе воли и характера; вчера спал лучше, нежели третьего дня, виноват, сегодня лучше, нежели вчера: бред и горячешные сны не мучили меня: видел сегодня просто снег во сне, а на снегу щепочку, потом скалу, а на скале букашку. Видите, какие мирные сны, а вчера, ах, Творец! <…>
До 6 часов: я являюсь к Вашему порогу — так?
До свидания же — мой очаровательный, изящный друг или враг — ей-богу, не знаю до сих пор.
Весь, всегда и всюду Ваш
Гончаров.
Иван Александрович Гончаров — Елизавете Васильевне Толстой. 6 сентября 1855. В переводе с французского. В Санкт-Петербурге:
Это будет ужасно, если Вы не придете сегодня вечером к своим друзьям. Разве Вы не можете сказать, что Вы взяли ложу, что Вы пригласили туда знакомых и что Вы находите неудобным не придти туда, не оскорбив приличий и т. д. и т. д. Но не мне ставить точки над ii для Вас. С нетерпением буду ждать известия в пять часов — должен ли я заехать за Вами. Делайте, как Вы знаете и как можете, но сделайте, чтоб это было: да. Я отдам эту записку Вашему швейцару и ответ на нее бесполезен. Я очень прошу прощения за эти каракули, но я спешу и боюсь, что я не встречусь с Вами снова, если этого не случится сегодня вечером.
Ваш вполне Вам преданный Гонч.
Говорят, что пьесы очень милы, и спектакль будет блестящим. В особенности, прибавлю я, если Вы захотите украсить его своим присутствием.
Иван Александрович Гончаров — Елизавете Васильевне Толстой. 6 сентября 1855. В переводе с французского. В Санкт-Петербурге:
Что же нужно сделать? Разве Вы в самом деле хотите совершить преступление оскорбления дружбы? Но друзья всегда имеют преимущество перед родственниками. Что делать с ложей и с Майковыми, которые Вас ждут в театре? Я жду Ваших приказаний, чтобы заехать за Вами. Или же дайте мне другие приказания: каковы бы они ни были, они будут выполнены с почтительностью преданного друга и усердием готового на все слуги.
Гонч. <аров>
5 3/4 ч.
Прилагаю Ваши часы и два ключа.
Иван Александрович Гончаров — Елизавете Васильевне Толстой. 8 сентября 1855. В Санкт-Петербурге:
<…> Так как я, по словам Вашим, «вижу за двоих», то позвольте мне предвидеть за Вас и за себя, что Екат. Фед. П., если Вы пойдете в Институт, того и гляди пожелает ехать с Вами к Майковым. Можно ли просить Вас не проговориться (Боже мой! Ну как опять рассердитесь по-вчерашнему? Я погиб — да нет, — Вы — Ангел всего, между прочим и доброты, это же совсем особый случай) о Вашем намерении провести вечер у Евгении Петровны (Майковой. — Сост.).
Нет сомнения, что Вам приятнее бы было возвратиться с Е. Ф., но удостойте принять во внимание вот что: вчерашний, в высшей степени занимательный разговор для меня — не кончен, мне хотелось бы весьма пополнить его, но это все мое удовольствие, а вот и Ваше: в начале приезда сюда, и именно в первый день, Вы мне сделали вечером один и весьма важный для Вас самих вопрос: я тогда не счел себя в праве отвечать на него и уклонился, теперь напротив, я бы погрешил против дружбы, если б умолчал. Сегодня, кажется, единственный и едва ли не последний случай сделать это.
