Ознакомительная версия.
Среди этого рева в лихорадочной спешке через Тим устремились наши солдаты на своих маленьких плотах. Мы атакуем на широком фронте. Через Тим одновременно устремились многие и многие дивизии. Сотни тысяч солдат теперь, после зимнего перерыва, снова могут идти вперед, на восток; мы так рады этому.
Я все еще нахожусь на этой стороне реки. Организую движение взводов, чтобы они могли переправиться быстро, в назначенное им время. Когда места на надувных лодках занимает последний взвод, я тоже бросаюсь к воде и занимаю место на одной из таких надувных лодок,[114] уже переполненной. Но прежде чем я успел понять, что произошло, я уже оказался на другой стороне.
Роты все еще лежали на закрытых позициях. Мы собрали всех, а потом начали выдвигаться на Нижнее Долгое, село в полутора километрах отсюда. Захват этого населенного пункта был первой целью нашего наступления. Земля оказалась окутана плотным туманом (дымовой завесой), так как многие минометы и артиллерийские орудия использовались для постановки дымовых завес. В 5–6 м от себя ты уже ничего не способен разглядеть.
Все вокруг нас все еще было наполнено раздирающим уши ужасающим грохотом, выстрел за выстрелом. Реактивные минометы с воем выплевывали одну реактивную мину за другой. Стоит непрекращающийся ад. А пока мы падали, шли вперед под артиллерийским и минометным вражеским огнем, прорывались чудесным образом (или благодаря моему чутью?) через советские минные поля и приземлялись посреди русских придорожных канав, прикрытых рядами кустов.
Было не так легко понять, куда двигаться дальше, так как дымовая завеса не позволяла определиться с направлением. За нами бегут солдаты другой роты – они сместились правее. Пехотинцы устремились вперед через наш центр – им следовало быть где-то на левом фланге. А в самом начале и мы сами чересчур сместились вправо. Но сейчас, во время атаки, все займут назначенные им места.
Заняв очередной ров, чтобы укрыться от вражеского огня, мы обнаружили семьдесят или восемьдесят большевиков, которых предстояло прикончить, выбить вон или захватить в плен. Завязалась рукопашная, и лишь немногим из советских солдат удалось выйти из нее живыми. Но и у нас тоже появились потери. Был тяжело ранен лучший и самый добросовестный из всех парней, что мне довелось повстречать за всю войну, наш санитар ефрейтор Хандлер. Были выбиты еще несколько человек, пользовавшиеся всеобщей любовью. В соседней роте пал неубиваемый лейтенант Несер, тоже прекрасный человек. А теперь он лежит у реки Тим…
Мы вышли к нашей первой цели, Нижнему Долгому, точнее, к тому месту, где оно стояло несколько часов назад. Огнем наших реактивных минометов несколько деревянных избушек были превращены в груды головешек. От всего лежали лишь жалкие остатки – несколько прочных деревянных балок и немного домашней утвари. Испуганное гражданское население выползало из подвалов со страхом в глазах. Плачущие дети, дрожащие от ужаса взрослые, апатичные старики – вот что такое сейчас было Нижнее Долгое. Боже правый, как мы благодарны тебе за то, что эта война не идет на немецкой земле.
Теперь перед нами следующая цель – Грачевка. Сначала мы должны выйти к ее юго-восточной окраине. Мы снова атакуем широкой, огрызающейся огнем цепью, зачищаем местность, а затем вынуждены использовать все наши силы, чтобы выкурить нескольких оставшихся солдат противника, которые бились до конца в своих укрытиях. Но мы быстро идем вперед. Вперед, мимо советских солдат, разгромленных и уходящих в тыл, мимо мертвых, мимо окопов и блиндажей, мимо позиций вражеских орудий, которые они бросили в попытке спасти свои шкуры… мы даже не смотрим в их сторону: вперед, вперед – таков всеобщий настрой.
Через низины и долины, через холмы и высоты, где наш авангард подавляет очаги сопротивления, а потом в быстром темпе мы рвемся через клочок земли, простреливаемый огнем противника, и выходим к своей следующей цели.
Теперь – до третьего рубежа, к высотам южнее Успенского. Оттуда всего несколько метров до железной дороги Курск – Воронеж и несколько километров до Мармыжи, арены тех ужасных боев во второй половине декабря 1941 г. Как они выглядят теперь?
Мы рвемся вперед, километр за километром. Советские войска, похоже, отошли, и в результате нашего броска на юго-восток мы оказываемся позади советских эшелонов. Стоит удушающая жара, и все мы потные, грязные, уставшие и постепенно накапливающие чувство голода (это тоже произойдет чуть позднее)… Но мы идем вперед и вперед. Я начал вспоминать первые дни войны в Польше – они были похожи. Снова несколько полей высокой пшеницы, как я ненавижу их, через которые нам нужно пройти. И что любопытно (я что, совсем дурак?), я продолжаю наставлять своих солдат, напоминая им о минах, здесь, в 10 км за Тимом.
Наступает полдень. И день продолжается. Вперед, вперед… Как и всему в жизни, придет конец и этому маршу. Пройдя 17 км, в 14.30 мы наконец вышли к высотам южнее Успенского. Не успел я обсудить то, что следует теперь делать – командир роты и батальонный адъютант сейчас находятся на левом фланге, – как это произошло.
Неожиданно рядом со мной раздался взрыв. Никакого воя снаряда, ни свиста, лишь глухой кашляющий звук минометной мины. Мелькнуло ли что-то в воздухе или просто сработал инстинкт?
За долю секунды я распластался на животе. Как раз вовремя, так как сразу же раздался следующий взрыв. Голова внутри разорвалась, и думаю, что барабанные перепонки в ушах взорвались. Что со мной произошло? Я ощупал свой череп – все в порядке. Прекрасно. Грудь – ничего. Руки – тоже ничего. Я смог пошевелить верхней частью туловища. Ноги – брюки на коленях разорваны в лохмотья. Из левой ноги течет кровь. Я ранен.
После трех лет на фронте, после четырех кампаний я попал под мину.
Я был готов зарыдать от злости. Сейчас, когда мы наконец снова идем вперед, когда можем пробивать себе путь на восток, почему-то должно было произойти нечто подобное. Тщательно, втайне надеясь, что со мной не случилось ничего серьезного, я осматриваю левую ногу. Из колена течет кровь. Значит, здесь осколок.
Я поднял ногу вверх, но осколок не вышел, он сидит внутри. Ох-ох! Санитар из пехотного подразделения, который отстал от своих и которого я захватил с нами, чтобы потом через наш батальон отправить обратно к своим, перевязал меня. Неожиданно мне показалось, что со мной произошло худшее: я потеряю эту ногу! Нет, нет! А затем: она будет негнущейся, как доска. Страшно.
Вскоре подошел лейтенант Шемм. Он очень взволнован. Кто займет мое место? Я предложил своего старого товарища Майера-второго. Согласен. Я попросил его подойти, чтобы объяснить ему все.
Ознакомительная версия.
