Ознакомительная версия.
Вскоре подошел лейтенант Шемм. Он очень взволнован. Кто займет мое место? Я предложил своего старого товарища Майера-второго. Согласен. Я попросил его подойти, чтобы объяснить ему все.
– Итак, Майер. Ежедневный рапорт выглядит следующим образом… здесь мой блокнот с листами, над которыми работает каждый.
– Эй, Прюллер, обер-фельдфебель Хейндль тоже ранен, вы можете отправиться с ним.
– Да-да, одну минуту. А теперь смотри сюда, здесь секретные сведения… боеприпасы… довольствие…
– Прюллер, ну давайте же… Вы едете?
– Машины, которые будут в твоем распоряжении… бензин… Теперь еще одно: тебе нужно послать в лес разведывательную группу и…
– Проклятье, Прюллер, оторвите свою задницу от этого…
– Подождите секунду, ради бога… теперь – не забудь вести записи в этих личных делах… и… и…
Мне нужно было сказать так много.
Лейтенант Шемм желает ободрить меня. Он говорит, что осколок удалят в пункте первой медицинской помощи и я смогу остаться в роте. Но я знаю, что означает осколок в колене. Вот для нас уже готов «Штайр», туда загружают еще двух раненых – Хейндля и старшего солдата Тёпля из 4-го взвода. С помощью санитара мне удается сделать несколько шагов, и вот я тоже внутри.
С болью в сердце я оставляю своих чудесных товарищей, с которыми вместе я провел в роте три с половиной года, с которыми уехал на фронт. Увижусь ли я с ними снова? Пусть Бог пребывает с вами, солдаты моей родной 6-й роты, пусть вас не оставляет солдатская удача.
Пункт оказания первой помощи был развернут в нескольких больших палатках. Пришлось немного подождать, пока очередь дойдет до меня. Мною сразу же занялись – ногу одели в шину, сделали один укол от столбняка и еще один укол морфия от боли. Потом меня поместили в одной из больших палаток, где я стал дожидаться эвакуации в тыл.
Это была ужасная ночь. Шина на ноге позволяла мне спать только на спине, а в этом положении я не могу спать. Всю ночь нас обрабатывали бомбардировщики противника. Некоторые бомбы падали в опасной близости от нас. Вот было бы интересно получить еще одно ранение уже здесь! Хейндль, из которого извлекли множество осколков, переносит боль со спокойствием, достойным восхищения.
Рядом со мной находился фельдфебель из 377-го пехотного полка. Он получил ранение в грудь и теперь лежал в собственной блевотине. Со вчерашнего вечера идет дождь, и у нас нет никакой возможности выбраться отсюда. Санитарные машины, должно быть, застряли в Щиграх, а это в 40–45 км отсюда. Слава богу, что у меня еще остались сигареты.
Сегодня рано утром нас должны отсюда вывезти. Если это окажется правдой, мне нужно будет позже написать об этом.
Позже. Путь отсюда до Щигров был ужасным. Огромные ямы на дороге заставляли машину совершать прыжки, и внутри ее мы чаще оказывались не на носилках, а вне их. Мы кричали на водителя, но ему не оставалось ничего другого, как продолжать ехать в той же манере, иначе мы просто застряли бы в грязи. Нас вывезли, чтобы доставить в армейский госпиталь в Щиграх, но там нас даже не вынесли из машины. Наши пожитки выгрузили прямо на улице, а нас направили на станцию. Импровизированный госпитальный поезд – товарные вагоны, немного соломы на полу – стоял на путях в готовности к отправке. На Курск. Когда мы добрались туда, то дальше – на Конотоп. А из Конотопа поезд пошел на Гомель.
Мое колено довольно сильно болело, и ночью я снял шину. Я не мог носить ее. Поездка казалась бесконечной. Некоторых из нас высадили в Курске, прочих в Конотопе. Они, бедняги, были настолько тяжело ранены, что больше не могли выдержать дороги. Наконец около полудня 2 июля мы прибыли в Гомель. Там нас на носилках отнесли в центр сбора раненых, расположенный прямо на вокзале. Нам сменили повязки, а на следующий день мы снова были в пути, на другом приспособленном под госпитальный поезде, но гораздо лучше оборудованном. Там, по крайней мере, были набитые соломой матрасы и санитар в каждом вагоне. На каждой станции о нас заботились представители Красного Креста. Мы не успевали съедать и выкуривать все то, чем они нас снабжали.
5 июля мы въехали в Варшаву. Меня отвезли в госпиталь на Добраштрассе. Нас сразу же избавили от вшей и помыли (и это было чудесно). Мне поставили новую шину, гораздо более удобную, чем прежняя. Я почувствовал, будто родился заново, лежа помытым в чистой, белой постели, на свежем белье; в комнате стояло радио, внимательные санитары – все это было похоже на сон.
Рентгеновский снимок показал, что осколок состоял из двух частей и обе застряли в моих костях. Я больше не испытывал боли, но все равно не мог спать – проклятый осколок.
Как и планировалось, в Варшаве мы задержались ненадолго. Как только мы смогли двигаться, нас на санитарном поезде отправили в Германию. Когда я впервые начал вставать, поезд направлялся в Дрезден. Там мне удалили осколок и сделали гипсовую повязку. На следующий день мне пришлось готовиться к выписке, а вечером 9-го числа я уже сидел в поезде, который вез меня в нужном направлении – в Вену!
Ночью 11-го мы прибыли в Вену на вокзал Аспангбанхоф. На следующее утро в 8.00 мы выгрузились, и, когда я получил направление в госпиталь, я чуть не упал в обморок – Больтцмангассе, в 9-м районе, в 10 минутах от моего дома! Мне удалось уговорить водителя санитарной машины (это была одна из венских муниципальных машин) проехать мимо моего дома и сообщить жене о моем прибытии.
Меня решили не оперировать, иначе мое колено перестало бы сгибаться. Пока было непонятно, восстановится ли оно полностью: время покажет.
30 (июля) мне авиапочтой пришло письмо из батальона, в котором мне сообщили, что я награжден Железным крестом 1-го класса. 1 августа я впервые вышел из помещения. Мое колено еле сгибалось.
Говорит фюрер
Мы только что организовали посты охранения в Веселом, которое заняли полчаса назад, а потом нашли домик и для себя, где и начали устраиваться на ночь. Возможно, завтра нам придется выдвигаться дальше, как думало большинство из нас, но все же мы включили наше радио. После множества помех и свиста оно заработало, и мы сразу же переключились на Deutschlandsender.[116]
Из громкоговорителя лился одобрительный рев. После того как мы с любопытством прождали несколько секунд, диктор объявил, что сейчас будет говорить фюрер. Те, у кого было время и желание – а у кого такого желания не было? – собрались вокруг; практически каждый из нас чувствовал, что просто обязан услышать его речь.
А потом мы сидели на деревянном полу и слушали этот голос, который так любили. Наши глаза сверкали, пока мы ловили его волшебные слова. В избушку невозможно было бы просунуть даже шпильку, столько человек в ней набилось. Все мы завороженным взглядом уставились на радиоприемник, как будто он находился в нем, наш фюрер. Несмотря на то что можно было разобрать лишь небольшую часть речь – русские станции подавления были слишком мощными, – никто не вышел, пока речь не подошла к концу. Каждое слово было бальзамом для наших душ. Мы боялись пропустить хотя бы одно слово. Боже мой! Знаешь, с каким подъемом и энергией, с каким энтузиазмом мы завтра пойдем в атаку на противника! В каждом из нас все еще звучат слова фюрера.
Ознакомительная версия.
