Начнем наугад. По сжатости места стихи приходится давать в строку.
«А у вас живут ребята – Городские тесновато. – Ваши важные дома – Как железная тюрьма».
И дальше.
«Не гордитесь, ленинградцы, – Очень глупо зазнаваться. – Все привозят поезда – Из деревни в города. – На полях растет рубаха, – Лен спрядет на прялке пряха, – Мы без фабрик и станков – Понаткем себе холстов!»
И, в ответ на заносчивое утверждение города: – «А у вас в деревне нет – Ни пирожных, ни конфет».
– «Да, пирожных не найдешь, – Но зато мы сеем рожь. – В землю падает зерно, – Всходит колосом оно. – Зрелый колос ждет серпа, – Сжатый колос ждет цепа, – А закончен умолот – Хлеб на мельницу идет. – Будет рожь у мужика, – Будет в городе мука».
Это – «Город и Деревня», а вот отдельная книжка – «Хлеб» – 15 страниц крупной печати, и на 15-ти страницах всё, вся история хлеба: Пахарь – Борона – Сеятель – Рожь – Молотьба – Веянье – Мельница – В Город – Пекарь – Булочник. Песнь о хлебе в 10 главках. Пекаря привожу целиком:
«Квашня хороша, – Воды три ковша, – Дрожжей на пятак, – Муки – на четвертак. – Вышло тесто на дрожжах, – Не удержишь на вожжах. – Замесил погуще, – Заходило пуще. – Не хватает места, – Вылезает тесто. – А я тесто – шмяк! – Шмяк и этак, шмяк и так! – Катаю по муке – Вдоль по липовой доске, – От края до краю – Каравай катаю. – Раскатаю – стану печь, – На лопате суну в печь».
Что, хорошо? – Хорошо. И не лучше ли таких, например, стихов (книжка передо мною, нашего производства):
«В стране, где жарко греет солнце, – В лесу дремучем жил дикарь. – Однажды около оконца – Нашел он чашку – феи дар. – Дикарь не оценил подарка – Неблагодарен был, жесток – И часто чашке было жарко, – Вливал в нее он кипяток. (Спрашивается – для чего же чашка? Вот они, «подарки фей»!) – И черный мальчик дикаря – Всегда сердит, свиреп и зол. – Он, ложку бедную моря (?!), – Пребольно ею бил об стол». Минуя рифму: кроватки и булавки (почему не слюнявки и булавки, и благозвучнее и по смыслу ближе: слюнявку, на худой конец, можно заколоть булавкой), перейдем к очередному дару феи:
«Но феей детке послан дар: – Картонный, толстый, черный шар. – Ее в тот шар тотчас одели. – Она стояла еле-еле – (вследствие чего стала называться Танькой-Встанькой. И, дальше:) – Однажды к Танечке на стол – Вдруг прыгнул черный Васька-кот – И сбросил бедную на пол».
Не спрашивается уже о том, откуда в тропических лесах столы и коты Васьки (после чашки, не выносящей кипятку, нас уже ничем не удивишь!), спросим автора: откуда – из каких мест России – у него это ударение: на пол? Может быть – рифмы ради? Но так ли уж блистателен Танечкин стол в тропиках?
Brisons-la, ибо с первой страницы до последней – все тот же бездарный, бесстыдный, безграмотный вздор. – Но разве все здешние детские книги таковы? – Не все, но она и не одна (хотя бы наличность еще пяти таких же, того же автора, за качество ручаюсь), да будь она и одна – назовите, покажите мне хотя одну такую в России. Не покажете, ибо ее быть не может. Иная культура стиха. Просто – бумага не стерпит.
Кстати, о бумаге: отличная. Печать крупная, черная, именно – четкая. А об иллюстрациях нужно было бы отдельную статью. Имена? Те же безымянные. Высокая культура руки и глаза.
Возьмем копеечное (цена 1 копейка) издание Пушкинских сказок. – О Золотом петушке, о Рыбаке и Рыбке – на 16 стр. текста – 8 страниц картинок, в три цвета. И – какие картинки! Никакой довоенный Кнебель не сравнится. За копейку ребенок может прочесть и глазами увидеть сказку Пушкина. Достоверность (в руках держу). Вывод – ваш. Помню копеечные книжки своего детства. «Нелло и Патраш» Уйда, но без картинок и, кажется – 3 копейки. Может быть и Пушкин был, может быть и за копейку, может быть и с картинками – но во всяком случае не за эту копейку и не с такими картинками – первокачественными.
Впервые за существование мира страна к ребенку отнеслась всерьез. К дошкольному, самое большее – шестилетнему – всерьез. В Англии, когда ребенок переходит улицу, всё останавливается. В России ребенок все приводит в движение. «Его Величество Ребенок» – это сказала Европа, а осуществляет Россия.
Темы детских книг, в основе, три. Природа (звери, птицы, земли – преимущественно России), народность (сказки, предания и обычаи всех народов – преимущественно племен России) и современность, если хотите – техника. Не тяготея к последней, нет: ох как ею тяготясь! не могу не признать, что такие книжки, как «Кто быстрее» – все способы передвижения от слона до аэроплана (о тексте и рисунках раз навсегда скажу: превосходны), как «Водолазная база» (все морское дно), как «Часы» – все особи их, кончая деревенскими часами: петухом, – доброе, мудрое и нужное дело. Если даже техника – враг, человек должен знать своих врагов. Но враг она для меня и еще для полутора (заштатных) душ, наши дети в ней и с ней родились, им в ней, с ней жить, больше – ее творить.
И несмотря на всю свою любовь к сказкам Перро (так и вижу бегство Ослиной кожи из родного страшного дома – огромной вязовой аллеей, на баранах, под бараньим рогом месяца… Я только против заимствованной, не привившейся, привиться не могущей, – лже-фантастики – рязанских «эльфов» восстаю!) – так, несмотря на всю свою любовь к Ослиной коже – чем водолаз менее волшебен, чем фея?
Спросите детей – ответ их.
Но есть среди всех жизненно-волшебных и чисто-волшебные. Возьмем «Приключения стола и стула» – о том, как вещам надоело стоять на месте. (Самочувствие законное!)
«Зазвенели зеркала, – Волчья шкура уползла, – Стол промолвил на ходу: – До свиданья: я иду».
Не утруждая читателя пересказом всех (очень живых и смешных) злоключений сбежавшей пары – и очень желая, чтобы он, читатель, потрудился сам, обращу его внимание на законность такой фантастики. Стул – четыре ноги – и «до свиданья! я иду!» (всеми четырьмя). Это тебе не дикари с чайными чашками. Фантастика не есть беззаконие, беззаконная фантастика есть – ахинея.
Природа в дошкольной российской литературе так же щедро представлена, как техника. «Зверинцев» не перечесть, но не только в клетках звери – и на воле, каждый у себя дома, на своем фоне, в своей семье или стае, со своей бедой, со своей судьбой. Особенно нежно любимы, следовательно часто живописуемы и воспеваемы. Сова и Еж – и в этом я тоже вижу глубочайшее проникновение в дошкольную, еще неподневольную душу. Кто из нас некогда не имел своего (трагического) ежа? (Ежик ушел!) И кто из всех птиц особенно не тяготел к сове: филину: родному брату родного кота? Нынешние детские книжки мою тогдашнюю детскую страсть – разбередили.
Зверинцы. Из всех имеющихся знаю два, и один лучше другого. Гениальный зверинец Бориса Пастернака, на котором останавливаться здесь не место, ибо говорю о рядовой книге, и «Детки в клетке» С. Маршака – из всех детских книг моя любимая. Начнем с названия. Не звери в клетке, а детки в клетке, те самые детки, которые на них смотрят. Дети смотрят на самих себя. Малолетние (дошкольные!) – слон, белый медведь, бурый медведь, жирафа, лев, верблюд, кенгуру, шимпанзе, тигр, собака-волк, просто-волк – кого там нет! Все там будем.
