москвитян… добровольно бросились в пламя за православную, говорили они, веру. Сам Шеин, запершись на одной из башен, с которой… стреляя в немцев, так раздражил их, убив более десяти, что они непременно хотели брать его приступом; однако нелегко бы пришлось им это, ибо Шеин уже решился было погибнуть, невзирая на то, что находившиеся при нем старались отвратить его от этого намерения. Отвратил же его, кажется, от сего больше всех бывший с ним — еще дитя — сын его; итак, он приказал обратиться к Каменецкому, который… пришел и удалил немцев, весьма раздраженных… Шеин… последний вышел к нему с сыном и со всеми при нем находившимися. В это же время был ранен огнестрельно… знаменитый ротмистр Горецкий, от которой раны и умер».
Оборона Смоленска завершилась 11 июня 1611 года. Город пал, словно герой, залитый кровью — вражеской и своей, текущей из многих ран. Но свою задачу, поистине историческую, Михаил Борисович Шеин выполнил. Он задержал королевскую армию, обессилил ее, лишил боевого задора. Летом 1611-го, когда смоленский исполин все же рухнул, польско-литовский гарнизон, стоявший в Московском Кремле и Китай-городе, давно жил в кольце иной осады, а именно осады, устроенной воинами Первого земского ополчения. Сигизмунд мог протянуть ему руку помощи, да по большому счету и должен был сделать это. Но король видел усталость крепко потрепанной в смоленском деле армии, а потому не решился идти на Москву, отложил до более удобного момента.
Вот только момент этот никогда не наступит…
Россия следила за ходом смоленской обороны с замиранием сердца: выстоят ли осажденные? Сдадутся ли? А к тому времени, когда город все же поддался вражескому натиску, многие на примере его научились крепости духа, отваге, самоотверженности. Враг занял стены, дома и улицы Смоленска, но стяги сражающегося города по-прежнему прочно стояли в сердцах тех, кто надеялся вытащить Россию из Смуты. Великий пример Смоленска научил русский народ, как ему биться за веру, землю и свободу.
Михаил Борисович Шеин дорого заплатил за свою несгибаемость. Восемь лет он провел в плену. А когда настало время возвращаться домой, жизнь в России текла по-другому. Смута иссякла. Народ привыкал к мирной жизни. Земля очистилась от войск интервентов, шаек самозванцев и банд «воровского» казачества. В Москве сидел законный, избранный на Земском соборе царь — Михаил Федорович Романов.
В царствование Михаила Федоровича Шеин стал крупной правительственной фигурой. Не говоря уже о том, что в ожидании реванша в борьбе с Речью Посполитой на него крепко надеялись, как на опытного, смелого, искусного полководца.
Более того — Шеин играл роль живого знамени. Его смоленская оборона надолго остановила вторжение польско-литовских сил на просторы России, он показал, что Речь Посполитую, очень сильного по тем временам противника, бить можно. И пускай королевская армия все-таки вошла в Смоленск, но планы ее командования оказались сорваны Шеиным. Дыхание новой войны очень хорошо чувствовалось на государственном лице России. И про Шеина знали: за этим против поляков пойдут, под его знаменами будут на новых ратных полях драться всерьез, поскольку смоленскими делами Михаил Борисович заработал себе добрую славу в русском воинстве.
Шеин вернулся из польского плена в 1619 году вместе с отцом государя, Филаретом Никитичем, который скоро станет патриархом Московским и чуть ли не главным творцом московской большой политики. Филарет знал Михаила Борисовича, его нрав, его отвагу и неуступчивость очень хорошо. В 1610 году Великое посольство, направленное из Москвы к королю Сигизмунду III, вело переговоры в лагере королевской армии под Смоленском. Филарет был тогда духовным лидером посольства, в то время как большой вельможа князь Василий Васильевич Голицын играл роль его светского руководителя. Поляки нажали на посольских людей, а кое-кого подкупили. Надеялись, что представители Москвы признают своим царем помимо королевича Владислава Сигизмундовича, коему уже присягнули, еще и его отца Сигизмунда III, ортодоксальнейшего католика. В подобных обстоятельствах «вместе» означало бы «вместо». Надеялись, что послы отступятся от жесткого требования перекрестить королевича в православие, требования поставленного патриархом Гермогеном. И более всего надеялись, что гости из русской столицы уговорят упрямого храброго Шеина спустить флаг. Кое-кто и впрямь перешел в стан поляков, но двое главных послов, Филарет и Голицын, не сдавались. Они желали видеть во главе Русской державы православного монарха, не соглашались принять матерого отца на роль юного сына и подавно не желали давить на Шеина. Какой смысл? Если Владислав взойдет на престол московский, он будет управлять Смоленском в ряду всех прочих русских городов. Так зачем же родитель осаждает город, уже предназначенный к переходу под власть отпрыска?! Нелогично. Умнее было бы вообще отвести польско-литовские войска от города да отправить по домам… Но родитель думал вовсе не о том, чтобы отдать молоденького сынишку (тому всего 15 лет) московским варварам на растерзание, и вовсе не о том, чтобы осуществлять власть через него. Ему мечталось присоединить Смоленск к Речи Посполитой, а в России всем управлять самостоятельно и твердой рукой. Сигизмунд в конце концов потребовал сдать Смоленск ему самому, а не сыну, и никак иначе.
Филарет отвечал: «Нет!»
Голицын вторил: «Нет!»
Шеин громом городской артиллерии добавлял свое звучное «нет!».
«Новый летописец» рассказывает о прямодушии воеводы: «В Смоленске же воевода боярин Михаил Борисович Шеин сидел крепко, никак ни на что не прельстился и с архиепископом (Смоленским. — Д. В.) был в ссоре из-за того, что архиепископ хотел сдать город королю. Король же и паны рады прельщали Михаила Борисовича много [с тем], чтобы он сдал Смоленск. Он же им отказывал».
И король арестовал послов, отправил их пленниками к себе в тыл, а Смоленск потом все-таки взял, правда, положив под стенами непоправимо большое количество воинов и сложив из потерянного времени могильную плиту своим дальнейшим завоевательным планам. В сущности, для истории жизни Михаила Борисовича Шеина не столь уж важны идеи и действия Сигизмунда III после того, как Смоленск пал. Иное важнее: тот, кто стоял на стене города не сдаваясь, и тот, кто не пошел под эту стену вымаливать позорную сдачу у своих же, получили друг о друге впечатление как о дельных, твердых русских людях.
А такие впечатления располагают к доверию.
Стоит также вспомнить, что, скорее всего, Шеин спас в бою 1605 года под Добрыничами Ивана Ивановича Годунова — мужа родной сестры Филарета, Ирины Никитичны Романовой. Еще одна причина для благоволения.
Филарет Никитич, вернувшись домой, доверял Шеину, ждал от старого воеводы верности русскому делу и новой династии, даже сделал Михаила Борисовича своего рода избранным ходатаем, который передавал патриарху просьбы «снизу», имея право быть выслушанным и услышанным. Подобных ему ходатаев существовало еще двое-трое, и среди них воевода играл далеко не последнюю роль.
Служебные назначения Шеина
