Я написал Анне: «Оплакиваю Петара, как собственного сына…»
Он замолчал. Согнал пернатых друзей с подоконника, закрыл окно, потом отправился в ванну, долго мыл руки и полоскал горло.
Мы не смели отвлекать его. Вернувшись, старик прямо в халате улегся на кровать и сложил руки на груди.
— У меня не хватило смелости повторить этот опыт с детьми, тем более что другая женщина была женой моего лучшего друга Роберта Джонсона и я не мог рассчитывать на сына.
Нас познакомил Т. К. Мартин. Это случилось в редакции популярного тогда журнала «Сенчури». Роберт трудился там заместителем главного редактора.
Мы с Мартином зашли в его кабинет. Роберт, не отрывая взгляд от верстки, предложил:
— Присаживайтесь.
Мы с Мартином переглянулись — все стулья в кабинете были завалены рукописями и папками с ними. Пришлось принести стулья из коридора. Этим занялся Мартин, а я с удивлением прикинул — неужели в этой бумажной горе нельзя выудить что-то более интересное, чем отчет о моих последних опытах? Зачем журналу нужен какой-то Тесла? Понятно, зачем я нужен Мартину, — он сделал на меня ставку, надеясь заработать на моих опытах, но чтобы такое солидное издание, как «Сенчури», дать интервью которому счел бы за честь всякий уважающий себя политик с Восточного побережья, испытывало нехватку сенсационных материалов?
Старик искоса глянул в сторону потомков — как мы отнесемся к такому уничижительному заявлению, подчеркивающему его неземную скромность?
Мы промолчали, тогда старик высказался по полной:
— Оказывается, редакция и сам Роберт давно мечтали поведать своим читателям о «мрачном венгре», «чародее Запада» и «провозвестнике нового века». Затем Джонсон, также походя, сравнил меня с «носителем вриля» — таинственной психической силы, которой обладали сверхлюди из грядущей расы, описанной лордом Литтоном в своем новом романе. Заодно он поинтересовался моим мнением об этом произведении. Я объяснил, что грядущую расу сформирует скорее электричество, нежели такая фантастическая субстанция, как «вриль».
Он искоса взглянул на потомков:
— Я был прав?
— Не совсем. Грядущую расу сформировали скорее две мировые войны, чем технические достижения, а вот мировыми они стали как раз по милости электричества и некоторых гениально настроенных изобретателей. Кстати, «вриль» тоже приложил к этому руку.
Впервые за все время наших встреч потомки позволили себе намек, однако старик как будто не заметил его. Он скорбно пробормотал:
— Я знал… Я угадал, что добром не кончится… Надо было поточнее прицелиться и ударить по Восточной Якутии всей мощностью… К сожалению, была опасность, что от такого импульса земной шар расколется пополам.
Мы напряглись — неужели старик наконец-то поделится тайной всех наших нынешних бед, однако он вернулся к тайнам семьи Джонсонов.
— Скоро я привык к комплиментам, которыми Роберт и его жена Кэтрин щедро осыпали меня. Кто бы мог подумать, что я окажусь самым ярким экспонатом в ее коллекции, и это на фоне таких знаменитостей, как кандидат в мэры Нью-Йорка Теодор Рузвельт, Марк Твен, скульптор Огастес Сент Годенс, актриса Элеонора Дузе, натуралист Джон Мьюр, самый известный ученый того времени профессор Пикеринг, дирижер Бостонского симфонического оркестра месье Жерике, композитор и пианист Игнаций Падеревский, впоследствии избранный премьер-министром независимой Польши, трагедийный актер Джозеф Джефферсон и писатель Редьярд Киплинг? В этой компании я смотрелся как нельзя кстати.
Эти имена мало что говорили потомкам, разве что Теодор Рузвельт, позже избранный президентом Соединенных Штатов. Но мы прониклись, и, чтобы читатели в полной мере оценили заявление Теслы, автор берет на себя смелость сравнить это утверждение с приглашением кого-нибудь из наших современников на музыкальные вечера в Белый дом, на обеды к английской королеве, праздничные приемы в Елисейском дворце или на банкеты в Кремле.
Причем это должно быть в порядке вещей.
— Для Кэтрин я был больше чем мужчина. Я был личностью исторического значения, трофеем для показа подругам, живым символом ее женской неотразимости. Это была неутомимая художница в области человеческого общения, страсти одолевали ее. Восторг то и дело сменялся отчаянием, заботливость отчуждением, однако у нее, как и у меня, была искра. Я, как муха, попался в ее паутину, однако, поддавшись чарам, я не поддался ее воле. Она пыталась повелевать мною, как и Робертом, чьим жизненным уделом стало исполнение ее желаний.
После длинной паузы, вволю накурившись и проветрив комнату, он добавил:
— Даже самых неестественных…
После чего старик надменно замолчал.
Мы, потомки, переглянулись. Дальше этого двусмысленного заявления старик пойти не отважился, так что о конкретике можно забыть.
О лицемерный, забавно стыдливый XIX век!
Мы медленно потянулись кто к двери, кто к окну, чтобы выскользнуть через оставленную щель в наш родной, свободолюбивый, разучившийся краснеть XXI век.
Остановил нас окрик хозяина:
— Назад!!! Слушать и не перебивать! Изложить этот момент в той редакции, в которой я сейчас продиктую.
Ваше право, господин изобретатель! Насчет интима мы сами что-нибудь допишем. Роман все-таки не монография…
— Готовы?
Потомки кивнули.
— Когда Т. К. и Джонсон принесли стулья и мы расселись, Мартин принялся расписывать мои успехи в области овладения электрической энергией. Затем намекнул, что было бы неплохо, если бы в «Сенчури» появилась статья о его протеже.
Джонсон как истинный американец ни словом, ни взглядом не выказал особого интереса и предложил Мартину пообедать вместе.
— Почему бы не взять с собой этого мрачного венгра? — предложил он. — Ведь вы венгр? Нет? Жаль. О’кей, пошли в ресторан, там и поговорим насчет статьи.
«Мрачным венгром» меня окрестили досужие журналисты после выставки в Чикаго. В ресторане я попытался втолковать Джонсону, что я не венгр, а серб, и сравнительно веселый серб, если не красть у меня изобретения.
— Это неважно, — с американской простотой заявил хозяин кабинета. — Серб, венгр, главное — чтобы не Дракула.
Такого рода снисходительное пренебрежение составляет часть американской натуры, и не самую лучшую ее часть. Кстати, эта шутка была наименее американской из тех, с которыми мне пришлось столкнуться в Штатах.
Во время обеда мы разговорились, и я почувствовал симпатию к Джонсону. Я рассказал о встречах с сэром Уильямом Круксом и о его спиритических опытах. Мы с Мартином тут же получили приглашение на Рождество.
