— Ну как дела, господин Горячкин? Ваш разговор с директором состоялся? Я имею в виду работу в Московском сельскохозяйственном институте.
— Да, и я дал согласие. Директор сказал, что это вы меня порекомендовали, и передал ваши похвальные слова обо мне. Весьма вам за это признателен.
— Ну что вы, — возразил Жуковский, — вам себя надо благодарить. За усердие. Да и, сказать откровенно, ваши предыдущие успехи — ничто по сравнению с серьезностью предстоящего дела.
— Знаю.
— Пред вами открывается обширнейшее поле деятельности. Даже не представляю, с чем его по обширности сравнить. И, разумеется, ограничиться только преподаванием нельзя. Чтобы учить других, надо самому иметь четкие и ясные представления, а в области теории сельскохозяйственных машин, насколько я знаю, серьезных разработок не было и нет. Буду рад, если вы сможете что-либо сделать.
— Спасибо на добром слове. — Обычно суровое выражение лица Горячкина смягчилось. — А теперь — извините. Надо входить в курс новых обязанностей. Хочу проверить, какое в сельскохозяйственном институте имеется оборудование.
— Николай Егорович, — сказал Чаплыгин, когда Горячкин скрылся в конце коридора, — как совместить это?
— Что именно?
— В своих лекциях вы говорили нам, что уже совсем близка эпоха, когда десятки, сотни, тысячи аппаратов поднимутся в небо и человечеству придется спешно разрабатывать новую отрасль знаний — науку о силах, действующих на летящее в воздухе тело. Аэродинамику. Она, как вы утверждали, потребует самых способных, самых талантливых людей для своего развития. Горячкин ведь очень способный человек?
— Исключительно.
— Почему же вы рекомендовали его для работы совсем в другой области?
Жуковский помолчал немного, подумал.
— Потому что земле точно так же нужны умные, способные, талантливые люди, как и небу. И даже больше. Небо еще может подождать, а земля уже ждать не может.
Осень 1896 года. Двадцативосьмилетний адъюнкт-профессор[12] Василий Прохорович Горячкин каждый день входит в аудитории Московского сельскохозяйственного института. Курс его лекций «Учение о сельскохозяйственных машинах и орудиях» включен в программу обоих факультетов института — сельскохозяйственного и сельскохозяйственно-инженерного.
У Горячкина гладкие русые волосы, короткие усы и бородка, сосредоточенный взгляд. Одет он в длиннополый, несколько мешковатый сюртук, отчего выглядит немного старомодным по сравнению со своими слушателями. И не удивительно. Среди студентов много выходцев из помещичьих семей. Помещики поумнели нынче: не в кавалерийские полки отправляют своих сыновей самые дальновидные из них, а в сельскохозяйственный институт. Научиться как следует хозяйничать на земле — единственный способ остаться владельцем старинных поместий, дворянских гнезд, вишневых садов. Иначе все уплывает в руки ловких, оборотистых дельцов. Нет крепостного права, нет дарового труда. Надеяться не на что. Хочешь сохранить лес и землю — добейся, чтобы они приносили выгоду. Но записаны в учебной ведомости, кроме сыновей дворян, и другие, более низких сословий вплоть до купцов, мещан и даже крестьян.
Молодой адъюнкт-профессор читает лекции превосходно, об этом все говорят, но сам он удовлетворения не получает, ибо знает: то, чему он учит студентов, не основывается на ясной, четкой и точной науке. До сих пор не существует науки о сельскохозяйственных машинах.
Никто не знает, как надо их проектировать.
Никто не создал теорию работы плугов, молотилок, сноповязалок и других машин.
Никто не пытается научно обосновать закономерности их работы.
Ни в России.
Ни в Германии.
Ни во Франции…
И оттого-то не удовлетворен молодой адъюнкт-профессор, что может рассказать студентам всего лишь, как устроены те или иные машины и как они работают. Пожалуй, выпускники института смогут отрегулировать машину, подкрутить гайки, даже починить, если поломка несложная.
Но в том ли цель высшего образования? Адъюнкт-профессор Горячкин должен подготовить людей к творчеству, научить их самих создавать машины и орудия. Вот в чем высшая его задача, а выполнить ее он пока не может.
Грандиозен замысел молодого ученого — попытаться привести в систему все сведения о конструкциях сельскохозяйственных машин, установить, какие силы действуют на них в процессе работы. Задача едва ли под силу одному человеку; во всяком случае, не меньше, чем целой жизни, потребует она. Ну что ж! Василий Прохорович Горячкин готов.
Но с чего начинать? Свободной земли для опытов институт не имеет, помощников нет, так как казна денег на это не выделяет, и механических мастерских, где можно изготовлять орудия разной формы и размеров, тоже нет.
И тем не менее…
Десять верст отделяют от Москвы село Петровское-Разумовское. Идет по нему улица; называется Нижняя Дорога. Здесь, поближе к институту, поселился новый его преподаватель. Забор, за ним — палисадник, и в глубине маленький одноэтажный деревянный дом с мезонином. Невысокое крылечко. На двери металлическая дощечка с гравировкой: «Василий Прохорович Горячкин, инженер-механик». Дальняя комната в домике — кабинет. Письменный стол, полки с книгами. Но почему вдруг ящики с землей? Для цветов? Никто не пашет землю в цветочных горшках.
А в ящиках она распахана. Это хозяин испытывает здесь модели плугов, которые сам же сконструировал и изготовил. Модель, конечно, не настоящий плуг, но для того, чтобы все расчеты привести к настоящему, существует математическая теория подобия.
И все же… Математика в руках того, кто ею владеет, конечно, могучее средство, но нужны реальные испытания. Нужны, нужны…
На поле Бутырского хутора
Июнь 1897 года. Раннее утро. Небо чистое, безоблачное; день обещает быть жарким. На окраине обширного поля несколько человек. Это члены экспертной комиссии. Здесь, на поле Бутырского хутора, что недалеко от сельскохозяйственного института, началась третья очередная Выставка сельскохозяйственных машин и орудий. Ее проводит Московское общество сельского хозяйства. Бутырский хутор принадлежит земледельческой школы этого Общества.
Ездит по городам и селам множество торговых агентов, наперебой предлагают они свой товар. И в рассрочку, и как образец — чуть ли не на любые условия идут фирмы, производящие сельскохозяйственное оборудование. Но разве узнаешь, как будет работать купленная машина? Если и есть в ней недостатки, разве агент скажет об этом? А на выставке по каждому виду машин экспертная комиссия образована.
