Много было иноплеменников — иудеев, греков, армян. Иудеи, как всюду, служили придворными лекарями, промышляли разменом денег и ростовщичеством, торговали хмельным зельем, откупаясь щедрыми взятками от нечистых на руку мухтасибов, которые на манер римских цензоров шныряли по городу в надежде на поживу. Греки занимались ремеслом, содержали корчмы, армяне жили торговлей.
Немало в Конье и иранцев. Туркменские вельможи таскают их за собой десятками, поручая работу, требующую учености и живости ума. Иранцы — чиновники султанских диванов, грамотеи, переписчики рукописей, каллиграфы. Нередко пробиваются в министры и даже становятся визирями.
Конья живет свободно, раскованно, весело. Рынки открыты допоздна, ближе к полуночи беспутные гуляки собираются в кабаках, откуда доносится музыка, пение, пьяный смех. Публика кабаков разношерстна — чиновники султанских диванов, городские нотабли, поэты, торговцы, разбогатевшие арфистки, владеющие доходными домами и сотнями рабынь, и даже мевлеви из секты вертящихся дервишей.
Городской судья Ибн Калам-шах, у которого остановился Ибн Баттута, как-то предложил ему посетить могилу Джелалиддина Руми, умершего в Конье в 1273 году. Уроженец афганского города Балх, Джелалиддин Руми вместе с семьей бежал оттуда, спасаясь от монгольского нашествия, и обосновался в Конье, блистательной столице Сельджукидов. Здесь он написал стихи, которые обессмертили его имя.
В этих стихах Джелалиддин Руми высоко поднялся над привычными представлениями и предрассудками эпохи. Осуждая нетерпимость и фанатизм, он проповедовал любовь и согласие, равенство всех смертных вне зависимости от вероисповедания и языка. Ему принадлежит такое высказывание:
«Приходи, кто бы ты ни был — неверный, огнепоклонник или язычник. Наш дом не обитель отчаяния. Входи, да сколько бы ты ни нарушал своих обетов».
Из Коньи путь Ибн Баттуты лежал на Кайсери, оттуда на Сивас, где находилась резиденция ильханского наместника эмира Ала ад-дина Эретна. К востоку от дороги из Ларанды в Конью начинались владения хулагуидского хана.
В Кайсери Ибн Баттута был принят женой наместника Таги-хатуныо, которая подарила ему оседланного коня, одежду и мальчика-гуляма. В Сивасе, древней Севастии (Себастее), Ибн Баттута встретился с эмиром Ала ад-ди-ном Эретна, прекрасно говорившим по-арабски. Эмир принял его в своем дворце, подробно расспрашивал об Исфахане и Ширазе, интересовался обстановкой в Сирии, Египте, а также в сопредельных туркменских землях.
В самый разгар жары Ибн Баттута прибыл в город Бирги, где провел около двух месяцев. Правитель Бирги Мухаммед ибн Айдин пригласил Ибн Баттуту в свою летнюю резиденцию высоко в горах, где он спасался от зноя. очевидно, прослышав о подарках, полученных Ибн Баттутой от караманских князей, Мухаммед ибн Айдин задался целыо во что бы то ни стало перещеголять их щедростью в Размахом.,
— Пусть скажет, чего он хочет, — передал султан Ибн Баттуте через своего наиба.
— У султана есть золото, серебро, лошади, рабы, — уклончиво ответил Ибн Баттута. — Пусть дает что пожелает.
Мухаммед ибн Айдин не ударил лицом в грязь. Перед самым отъездом Ибн Баттуты он закатил в его честь огромное пиршество, куда пригласил городских нотаблей, военачальников, улемов. После приема султан послал в медресе, где остановился Ибн Баттута, торбы с провиантом, сто мискалей золота, тысячу серебряных дирхемов, дорогую одежду со своих складов, оседланного коня, а также византийского мамлюка по имени Михаил.
Путешествие Ибн Баттуты по Малой Азии подходит к концу. Позади великолепные города Западной Анатолии- Айя-Солук, Измир, Манисса. В Изнике, небольшом городе-крепости, расположенном на острове посреди озера, Ибн Баттута видел легендарного Орхана, второго султана нарождающейся Османской империи. Магрибинец прекрасно разбирался в хитросплетениях политической конъюнктуры своего времени: недаром он называет Орхан-бека крупнейшим из туркменских царей.
«У него больше всех денег, земель, стран, солдат, — подмечает Ибн Баттута. — Он владеет ста крепостями и большую часть времени проводит, объезжая их. В каждой он останавливается на несколько дней и проверяет ее состояние. Не проходит и месяца, чтобы он не воевал с неверными. Его сын отобрал Бруссу у румийцев, он похоронен там в мечети, которая раньше была христианским храмом».
Источники по ранней истории Оттоманского государства крайне скудны. Поэтому каждое свидетельство Ибн Баттуты на вес золота.
В пору своих путешествий по Ирану и Малой Азии Ибн Баттута еще не владел ни персидским, ни турецким языками. Впоследствии, как можно понять из текста книги, он изучит эти языки, которые в XIV веке играли роль lingua franca на огромных пространствах от Босфора до Индии и Китая. Но это будет потом, а в 1333 году Ибн Баттута обходится лишь арабским, и это порождает масcу недоразумений, которые он с юмором описывает в своих воспоминаниях.
Во время остановки в одном из странноприимных домов Ибн Баттута тщетно пытался объясниться с турком из ахиев. Послали за ученым богословом. Однако на вопросы Ибн Баттуты богослов невпопад отвечал по-персидски. Ахии мрачно наблюдали за его тщетными попытками наладить взаимопонимание. Им и в голову не приходило, что ученый шейх, похваляющийся знанием законов пророка, на самом деле никогда в жизни не изучал арабского языка.
Получился конфуз. Но ученый невежда, всю жизнь обманывавший своих земляков, все же выкрутился из, казалось бы, безвыходного положения.
— Этот человек говорит на древнеарабском, — объяснил он по-турецки, показывая рукой на Ибн Баттуту. — Я же обучен лишь новоарабскому.
Ибн Баттута понял смысл его слов и расхохотался, но никому не объяснил причину своего смеха. Он не выдал гостеприимным хозяевам позорную тайну незадачливого пройдохи-шейха.
…Восточнее Гереде, античной Кратеи, Ибн Баттута свернул с большой анатолийской дороги и направился на север, в сторону Черного моря.
В Синоде, на родине Диогена и Митридата, Ибн Баттута провел, по его словам, сорок дней.
Ждал у моря погоды.
«Чем прибыль на море, лучше безопасность на суше», — говорит турецкая пословица.
Черное море лежало у самых ног — неприветливое, холодное, штормовое. Отплытие судна откладывалось со дня на день, но это, казалось, вовсе не волновало худощавого смуглого капитана-грека, который каждое утро выходил на берег, сокрушенно хлопал себя руками по бедрам и отправлялся в ближайшую корчму, где пил вино и резался в кости со своими крикливыми единоплеменниками.
Ибн Баттута в последние дни перед выходом спал тревожно и чутко, просыпался по нескольку раз за ночь, долго сидел на постели, прислушивался к свисту ветра и монотонному рокоту волн.
