Не послушал парень доброго совета: перешёл на третью скорость и… вывел комбайн из строя, укоротив срок жизни машины. В то лето из-за его ухарства колхоз недобрал много хлеба.
Новые звёзды зажигались не только на кубанском, но и на одесском небе. Как-то Лида принесла вечерний выпуск «Известий» и, улыбаясь, протянула мне газету:
— Прочти про одесских скоростников.
Читаю и радуюсь: радуюсь, что у кубанских комбайнёров нашлись последователи. Передовые одесские механизаторы новых машин не требуют, ведут старые трактора на повышенных скоростях. Молодцы, ребята! Выходит, наше начинание не заглохло.
Позже, в 1961 году, с трибуны январского Пленума ПК КПСС Никита Сергеевич Хрущев горячо поддержал одесситов:
… Возьмём, к примеру, использование тракторов, — говорил он. — Передовые трактористы Одесской области нашли путь повышения их производительности. Они стали работать на повышенных скоростях Парк тракторов остался тот же, а производительность намного возросла. От кого это зависит?
От машин? Нет Это зависит от людей. Мы должны их обучать, воспитывать, учиться на их опыте, делать его достоянием всех.
Многим, кто бывал в степи под Шкуринской, нравился наш полевой стан: уютный вагончик с отдельными купе, красный уголок с библиотекой, столовая. И не столько сама столовая, сколько обеды, приготовленные Ваней Климовым. Отличный был повар!
Какими борщами, какими отбивными он нас потчевал, каким хлебным квасом поил!
Приезжие люди без преувеличения говорили: в Краснодаре, в ресторане «Кубань», так вкусно не пообедаешь, как у Климова на полевом стане.
О себе колхозный повар говорил стихами:
Борин косил,
Климов борщ варил
Оба мы честно трудились и крепко дружили.
Рядом со столовой — душ. Приятно после напряжённой работы освежиться, смыть с себя пот и пыль, а потом лечь в чистую постель.
И хотя время было позднее и за день я чертовски устал, но сразу уснуть не мог. Из головы не выходил вчерашний разговор с Моисеем Степановичем. Старик Забота толковал о семенном зерне. (Колхоз имени Горького после войны стал районным семеноводческим хозяйством, и от того, какие семена будут выращены в Шкуринской, зависела высота урожая в других хозяйствах.) Нынче к обычным требованиям, которые предъявлял колхоз нашему брату-комбайнёру: «Убирайте хлеб поскорее, да без потерь», — прибавилось ещё одно требование: «Оберегай жизнь в зерне. Обращайся с семенами повежливее!»
Требование это отнюдь не новое. Его не раз высказывал агроном Владимир Петрович Щербатых, по совету которого я ещё до войны поехал учиться в Тимирязевку.
О чём бы я в тот вечер ни думал, мысль неизменно возвращалась к наставлению Заботы: «Обращайся повежливее с семенами».
В первые годы труд механизатора оценивался лишь но количеству убранных им гектаров.
Но гектар гектару рознь: с одного можно снять и двадцать и двадцать пять центнеров зерна, а с другого семь-восемь. Редкий хлебостой косить легко На нём любые рекорды можно ставить. Поэтому находились комбайнёры, которые в поисках лёгких хлебов кочевали из колхоза в колхоз, из района в район.
Погоня за гектарами продолжалась недолго. Колхозы стали учитывать не только количество убранной площади, но и зерно, поступившее в бункер комбайна, а также сроки проведения уборки. А после войны к этим условиям прибавилось ещё одно забота о жизни зерна.
Тимирязевка развила во мне особую наблюдательность, «сельскохозяйственное зрение». Вспоминается выпускной вечер. В ярко освещённом Колонном зале Дома Союзов меня впервые назвали агрономом. Назвал старый профессор — воспитанник бывшей Петровки, ученик выдающегося агронома Ивана Александровича Стебута, преподававшего в академий со дня её открытия.
Несколько десятилетий назад на таком же выпускном вечере Стебут напутствовал студентов, окончивших академию. Сказанные им слова, подобно эстафете, передавались от одного поколения русских агрономов к другому:
Изучайте природу, вас окружающую, изучайте почву, от которой вы ожидаете урожая. Вникайте в многообразное значение местного климата и его ближайшую связь с почвой, с приёмами её обработки, с условиями успешного роста избранных вами культурных растений и, не копируя ни у кого, но учась у всех, сумейте развить в себе и ту тонкую наблюдательность без натуги, которая зовётся «сельскохозяйственным зрением», и тот драгоценный и незаменимый дух почина и творчества, без которого нельзя шагу ступить…
Тимирязевка укрепила в каждом из нас драгоценный дух почина и творчества, без которого нельзя двигаться вперёд; она нам дала то, что Стебут назвал «сельскохозяйственным зрением». Лежу с открытыми глазами, и все мои мысли о том, как уберечь каждое зёрнышко от увечий. Не первый день об этом думаю. Думал один и вместе со всем экипажем думал. В конце концов созрело решение: всё крупное и спелое зерно пускать не по общему потоку, а через добавочный молотильный аппарат Даже название ему придумали: «эластичная молотилка». Она будет оберегать зерно от повреждений.
Но, чтобы поставить «эластичную молотилку» на комбайн, надо переделать нашу машину. Пойдёт ли на это «Ростсельмаш»? Согласится ли технический совет министерства установить на комбайне дополнительный молотильный аппарат? Там ведь кое-кто и по сей день и целое и битое зерно считает полноценным зерном.
А может быть, засмеют, скажут, что зря Борин над комбайном колдует, какие-то два потока хлеба придумал, на калибровку зерна нас толкает, и размашисто напишут на моём предложении: «В архив».
Уснуть так и не пришлось. В вагончик вошёл Юра Туманов и сообщил новость:
— К нам представитель приехал. Тебя спрашивал. Я сказал, что отдыхаешь. Обещал через час прийти. Он из Ростова.
— Ростов — город большой, а кто именно?
— Фамилии не назвал, говорит: старый знакомый. Рассказывал, как его и тебя в Москву, в Центральный Комитет партии вызывали, вместе в Мавзолей Ленина ходили и с Надеждой Константиновной Крупской разговаривали.
С Надеждой Константиновной мне посчастливилось видеться несколько раз; последний — в 1939 году, незадолго до её кончины.
Вместе с группой механизаторов, избранных в Верховные Советы СССР и РСФСР, я был приглашён в Народный комиссариат просвещения.
Надежда Константиновна назначила встречу на вечер. Вошли в кабинет и сразу заметили, как Крупская постарела, как отразилась болезнь на её добром, приветливом лице.
