— Я бы советовал нашей делегации понять позицию другой стороны. Требования, предъявляемые рабочими, действительно слишком высоки, и нам следует прислушаться к голосу разума.
Фиолетов возмутился.
— И это говорите вы, так красиво пекущиеся на митингах о благополучии рабочих!
С заседания вышли в подавленном настроении. У подъезда стояла толпа рабочих, ждавших результатов переговоров.
— Ну что там, Ванечка? — крикнул кто-то.
— Капиталисты отказались выполнить наши требования и коллективный договор подписывать не хотят.
В толпе зашумели.
— Да как же так? Ведь мы надеялись… А вы куда смотрели? Куда смотрел Совет? — В глазах рабочего в спецовке вспыхнул недобрый огонек.
— В Совете слишком много меньшевиков и эсеров.
— Так гоните их в три шеи, ежели они вам мешают!
— Дайте срок, прогоним.
— Неужто на промышленников нету управы?.. Вот и царя сбросили, а они все в силе…
…Управа была, но ни Фиолетов, ни Джапаридзе пока не хотели прибегать к последнему средству — всеобщей забастовке. Слишком были изнурены рабочие — войной, голодом, катастрофическим ростом цен, чтоб опять, неизвестно на какое время, остаться без всяких средств к существованию.
— Так что же будем делать, Алеша? — спросил Фиолетов.
Джапаридзе бодро взглянул на него.
— Прежде всего, не будем унывать. Сейчас пойдем в редакцию и напишем статью.
«Бакинский рабочий» стал снова выходить весной. 22 апреля вышел первый номер со статьей Ленина «Апрельские тезисы»… Фиолетов хорошо помнил тот памятный день. В типографии толпился народ. Знакомые и незнакомые люди жали руки Шаумяну, Джапаридзе, ему. Рабочие, солдаты, конторщики несли деньги и записки, адресованные редакции: «Посылаем в твой железный фонд наш однодневный заработок…»
В редакции они застали одну Надю Колесникову. Она сидела на стареньком диване и разбирала почту.
— Здравствуйте, Надежда Николаевна! — сказал Джапаридзе. — Будьте добры, возьмите бумагу и карандаш, мы вам продиктуем статью о коллективном договоре…
Статья появилась в очередном номере «Бакинского рабочего»:
«Если вы, предприниматели, не можете сократить ваших аппетитов, если вы не можете удовлетворить даже того, что рабочие имели до войны, если, наконец, производство действительно не может под вашим руководством работать, как раньше, то мы не можем предоставить вам волю и дальше бесконтрольно хозяйничать. Прочь кровавые руки от народного богатства! Вы, виновники этой войны, вы, виновники этой разрухи, не можете с ней справиться. Долой грабителей-капиталистов, вся власть Совету рабочих и военных депутатов!»
— Думаю, что Степан Георгиевич нас не осудит за эту публикацию, — сказал Джапаридзе.
Шаумяна в Баку снова не было. В середине сентября он уехал в Петроград, чтобы принять участие в заседаниях ЦК РСДРП, и еще не вернулся.
— Как вы думаете, Алеша, чем нам ответят господа оборонцы? — спросил Фиолетов. — «Вся власть Совету» — это их явно не устроит.
Они проходили мимо редакции меньшевистской газеты «Наш голос» и увидели, как оттуда вышел представительный, восточного типа человек с тоненькой строчкой усов.
— Ого! — протянул Джапаридзе. — Исидор Рамишвили собственной персоной. Чего это он примчался из Тифлиса?
Исидор Рамишвшга, назначенный Особым Закавказским комитетом на должность комиссара труда, прибыл в Баку выручать нефтепромышленников. Ни Джапаридзе, чи Фиолетов не знали, что Рамишвили уже послал в Петербург телеграмму своему коллеге, министру труда Временного правительства Скобелеву: «Предвидится всеобщая забастовка, которая нежелательна ввиду государственного значения промыслов… Потребуется вмешательство государственной власти для решения вопроса».
Очередное заседание промышленно-заводской комиссии было назначено на 16 сентября. В летнее помещение общественных собраний снова пришли представители разных партий, снова большевики сидели одной кучкой, и снова в противовес им якшались друг с другом, находя общий язык, меньшевики-оборонцы и просто меньшевики, дашнаки, эсеры, анархисты…
На председательском месте сидел худой, со впалыми щеками Лядов — Мартын Мандельштам, большевик, присланный на партийную работу в Баку. Он тщетно пытался утихомирить разгоревшиеся страсти и примирить спорящих.
О ходе работы по коллективному договору докладывал меньшевик Якубович. Он сыпал цифрами, оглашал минимальные ставки, на которые соглашались промышленники, и те, которые они не пожелали удовлетворить. Камнем преткновения по-прежнему оставался вопрос об увольнении с работы. Большевики настаивали на том, что уволить рабочего можно только с согласия профессионального союза; меньшевики колебались, промышленники вообще категорически отказались принять этот пункт договора.
— Забастовка! Только забастовка, сколько бы она ни продолжалась! До победного конца! — с пафосом провозгласил Якубович.
Было время, когда к этому же — стачка до победы! — призывали большевики. Но сейчас…
— С забастовкой надо подождать, — сказал Джапаридзе. — Сейчас она на руку капиталистам и опасна для рабочих.
Правая сторона зашикала, заволновалась.
— Нужен террор! — раздался голос какого-то анархиста. — Без террора мы все равно ничего не добьемся!
— Какая чепуха! — Фиолетов встал и откинул рукой упавшую на лоб прядь волос. — Сейчас не время террора, как вы не понимаете этого? Кого вы собираетесь терроризировать? Кого?
Он так и не понял, почему эти его слова вызвали такой бурный протест со стороны его противников. Поднялся шум. Вскочил с места щупленький анархистик и стал грозить большевикам своим маленьким кулачком.
— Долой! — крикнул он, краснея от напряжения.
Лядов тщетно пытался утихомирить разбушевавшихся правых, а Фиолетов с трудом сдерживался, чтобы не ответить бранью на брань. Наконец установилась относительная тпшина.
— Как вы можете кричать «долой»? — Теперь Фиолетов говорил очень тихо, и это произвело большее впечатление, чем если бы он вдруг закричал. — Как вам не стыдно! Кому вы кричите «долой»? Мне? Я пятнадцать лет иду в передовом отряде рабочего движения и, кроме инвалидности, ничего не получил за это. Вот я весь перед вами. Что на мне — то весь я. Вы кричите «долой». А где вы были, когда мы работали в подполье, когда нас били нагайками, сажали в тюрьмы, ссылали на каторгу?
И вдруг раздался взрыв аплодисментов. Это поддержали Фиолетова рабочие и товарищи по фракции. Громко били в ладоши Джапаридзе, Басин, Тер-Габриелян. Лядов, в первые минуты не знавший, что делать — поддержать ли оратора или прервать его речь звонком, теперь интеллигентно хлопал, едва касаясь ладонью ладони.
Сейчас Фиолетова уже было трудно остановить.
— Против кого вы хотите применить террор, когда те, в чьих руках находятся нефтяные промыслы, живут не здесь, а за границей, в пределах недосягаемых? Что касается забастовки, то ее надо оставить на самый крайний случай.
Фиолетов устало опустился на стул и почувствовал, как Джапаридзе незаметно пожал ему руку.
Приехавший в Баку министр труда Временного правительства Матвей Иванович Скобелев был сыном гласного Бакинской думы. Он уже давно жил в столице, но на родину наведывался часто, и в партийных кругах его знали как человека, отстаивавшего крайне правые меньшевистские взгляды. Несколько лет назад с ним на одном из диспутов схватился Фиолетов, и на душе у Скобелева остался неприятный осадок от ощутительного поражения, которое ему пришлось испытать в споре.
Фиолетов столкнулся с ним случайно на улице, и Скобелев первый остановил его. Они разговорились.
— Как вы думаете, Иван Тимофеевич, почему так неудачно для рабочих складывается обсуждение коллективного договора? — спросил Скобелев.
— Думаю, что в этом в большей мере виновата партия, к которой вы принадлежите, и стойкость капиталистов, основанная на поддержке правительства, в котором вы занимаете столь высокий пост.
Скобелев деланно рассмеялся.
— Вы остались таким же, как и десять лет назад.
— Вы правы, большевики не меняют своих убеждений.
Разговор снова переключился на коллективный договор, точнее, на пункт об увольнения рабочих.
— Ведь это же упрямство, Иван Тимофеевич, — сказал Скобелев. — Вы видите, что хозяева идут почти на все требования профсоюза. Стоит ли срывать переговоры из-за одного пункта?
— Нет, это не упрямство. Я вам скажу, что рабочие скорее пойдут на уступки в заработной плате, не будут упираться из-за пятачка, но от пункта, который их должен оградить от произвола хозяина, они не откажутся.
…Упрямился не Фиолетов, а нефтяные тузы. И тогда большевики решились на крайнюю меру. 21 сентября промышленио-заводская комиссия послала нефтепромышленникам ультиматум. Ответа в назначенный срок не последовало, и комиссия постановила: считать себя стачечным комитетом, во главе комитета поставить Джапаридзе и начать забастовку 27 сентября.
