Если рассматривать вещи таким образом, то введение коня в подвалы Palacio Guell (дворец Гуэля) в Барселоне приобретает еще одно, особое значение. В подвалах упомянутого дворца, под сводами, которые несут над собой все здание, Гауди разместил конюшни, напоминающие пещеры. Причем пещеры, выполненные в глине (кирпиче). Таким образом, Palacio Guell как бы несет под собой свой половой орган. И поэтому введение коня в эту пещеру приобретает не только практический, но и сексуальный смысл, в то время как обитание человека в зданиях Гауди сексуальной роли не играет, хотя, как мы уже говорили, может обладать эротическим значением.
Наконец, необходимо отметить, что не случайно в ключевом произведении всего творчества Гауди, а именно в его Sagrada Família (Искупительный собор Святого Семейства), он в прямом смысле слова поместил человеческую семью в пещеру. Здесь Гауди вернулся к своей модели, взятой из жизни и из Божественной истории, слив их воедино. И чтобы прийти к этому, ему пришлось разделить сексуальное (пещера как повивальная бабка оплодотворения, символизированная в конюшнях Гауди) и божественное, воплощенное в пещере роженицы и дарительницы (Святое Семейство), которая в случае Рождества Христова, как нам известно, также представляет собой помещение для животных (хлев).
Согласно некоторым эзотерическим воззрениям, святой, копьем убивающий дракона (обычно это Георгий, а иногда – архангел Михаил), может трактоваться как символический образ «иглоукалывания» Земли, по схеме, подобной той, что представлена мегалитами Стонхенджа в Англии. И в таком случае икона святого Георгия может быть понята как образ введения иглы в нервные окончания Земли. Художник, в сущности, лишь переносит эти точки на свою картину, как на схему, причем его кисть или карандаш тем больше преуспеют в создании художественного образа, чем точнее он определит местонахождение нервных узлов.
Милош Шобаич воспринимает орудие своего труда – кисть художника – как копье святого Георгия, как иглу для акупунктуры. Кого он лечит? И может ли вылечиться тот, кто наблюдает за процессом акупунктуры? Если существует сходство между переплетением нервных волокон Земли и сплетением нервных окончаний в нашем организме, можно предположить, что во время иглоукалывания игла или дольмен (а в нашем случае – карандаш в руке художника) являются проводниками, пропускающими энергию Земли в двух направлениях. Они ее и накапливают, и излучают. Таким образом, художника можно сравнить с теми редкими людьми, которые не просто обладают даром отыскивать под землей воду, но и способны, сидя над картой, указать источник, находящийся в сотнях километров, у подножия какой-нибудь горы. Такой художник действительно умеет передавать энергию Земли тому, кто смотрит на его картину, и что еще важнее – наделяет его способностью с помощью этого нового знания отыскивать в земле новые источники.
Основываясь на этом, можно по-новому понять название знаменитой парижской серии картин Шобаича «Особо опасные участки». Поначалу зритель недоумевает, почему участками повышенной опасности художник часто считает дом, обычное окружение человека, какие-то места в квартире, например кухню или ванную. Связав все воедино, начинаешь понимать, что невралгические точки пересечения сил Земли и Воды могут оказаться повсюду, они разбросаны там и тут, и нужно уметь находить их, как это уже сделал за нас художник.
* * *
На картинах эпохи Возрождения, изображающих сцены из жизни Иисуса Христа, люди одеты не так, как было принято одеваться во времена Христа, а так, как одевался Макиавелли. Одеты не по своему вкусу, а по вкусу художника Ренессанса. Таким образом, этот, да и не только этот, период живописи хронологически определяет костюм.
Шобаич, однако, знает, что в наше время костюм хронологическим признаком быть не может. Поэтому он поступает по-своему. Вместо того чтобы наряжать персонажей, которые у него или распадаются на части, если находятся на переднем плане, или в своей одежде конца XX века теряются на заднем плане картины, он костюмирует пространство.
Предметы, в которых мы угадываем приоткрытые сейфы, ванны или изгибы ступеней эскалаторов, существуют на картинах фрагментарно, как в какой-нибудь игре символов с одной известной и множеством неизвестных величин, и явственно заявляют о своей принадлежности нашему, и только нашему, времени. Ошибки быть не может. Вся эта рухлядь XX столетия, которая, как и породивший ее век, отправляется на свалку в состоянии полного разложения, представляет наше время перед лицом вечности. К сожалению, это не декорация нашей эпохи, это нечто более интимное и важное – ее костюм. Никогда раньше не могли появиться полотна, на которых бы зритель увидел такое множество окоченевших иллюзий и такие груды бытовой техники неизвестного назначения, датировка которых не вызывает никаких сомнений – это продукты конца XX века.
Технологии нашей цивилизации пожирают сами себя – так мог бы звучать девиз картин и скульптур Шобаича, если бы не краски – звонкие, храбрые, неподвластные закону срока годности, которому подчиняются все расцвеченные ими предметы. Краски – это оазис оптимизма художника, пребывающего в мире вещей, лишенных будущего. Это борьба двух рук – руки художника, изливающей краски счастья, и руки его неутомимого и несчастного современника, упорно создающей весь этот хлам, предназначенный для нашего механистического счастья, для удовольствия, которое якобы можно получить простым нажатием кнопки.
В мире безрадостных предметов, в пространстве, занятом объектами, которые быстро утрачивают свою потребительскую ценность, вечные краски Шобаича весело смеются над человеком XX века и над техническими творениями его рук. И если тема его картин – это преступление человека против природы, то краски на этих картинах – искупление. Шобаич, окуная в краску отвес, помечает им особо опасные участки нашей жизни, невралгические точки тяжелобольного века, вместе с которым болеем и мы.
Один китайский принц много сотен лет назад приказал сделать полную перепись всего, что входило в состав его огромной армии. Тысячи людей в течение тысяч и тысяч дней со всеми подробностями инвентаризировали все подряд, начиная от колечка на ремне и кончая бородой командира кавалерийского эскадрона. Каждый конский хвост, каждое седло и узда, каждая неповторимым образом заплетенная жеребячья грива, включая также усы и цвет глаз каждого воина, его обувь и его нож, знаки воинского отличия и годы, написанные на его лице, были представлены в этом огромном военном реестре. Пешие войска, вспомогательные части, повара и всадники, копья и щиты, то, с чем армия идет в поход, и то, что она в нем теряет, то, чем она пользуется, и то, чему она служит, – все было записано в большой книге военной переписи и инвентаризации.
