Я лежал уже второй месяц, считалось, что я выздоравливаю. Но лучше мне не становилось. Больше того, спина болела все сильнее. Я не мог двигаться и становился все раздражительнее. Я злился на себя, злился на весь свет. А злился я от того, что меня терзал безумный, смертельный страх.
Все мои мечты и планы на будущее были порваны в клочья. Впереди не было ничего определенного. Я не знал, смогу ли остаться в составе САС. Я даже не знал, стану ли я когда-нибудь снова здоровым.
Я лежал, не в силах пошевельнуться, изнемогая от разочарования, и думал, как мне избавиться от этого мучения.
Я столько мечтал совершить!
Я обвел взглядом комнату, остановил его на старой фотографии Эвереста. Наша с папой заветная мечта! Ей суждено было стать такой же, как мечтам многих – невоплощенной, похороненной под прахом проходящих годов.
Через несколько недель, по-прежнему закованный в корсет, я с трудом подошел к стене и снял фотографию.
Люди часто говорят, что, должно быть, я был очень уверен в своем выздоровлении, но это было ложью. То был самый мрачный, самый унылый и безнадежный период моей жизни. Я утратил весь свой задор и боевой дух – самую суть моей души. А когда ты упал духом, выздороветь очень трудно.
Я не знал, смогу ли я снова ходить, – что уж говорить о скалолазании или службе в САС. И будущее в тот момент представлялось мне абсолютно беспросветным.
Свойственная всем молодым людям уверенность в себе полностью меня покинула. Я не имел представления, когда смогу заниматься физическими упражнениями, – и это меня невероятно терзало. Потребность двигаться, испытывать тяжелые физические нагрузки были у меня врожденными, и без них мне трудно было представить свою жизнь.
Когда ты не можешь нагнуться, чтобы завязать шнурки, или изогнуться, чтобы потереть себе спину, тебя охватывает ощущение полной беспомощности и безысходности.
В САС у меня была цель, были товарищи. Одиноко лежа в своей комнате, я остро ощущал себя лишенным и того и другого. В душе моей происходила жестокая борьба с обрекшей меня на страдания судьбой, и, не видя выхода, я погрузился в полное отчаяние.
Для выздоровления требовалось приложить столько же сил, сколько необходимо при восхождении на вершину. Но я не догадывался, что именно гора – не образ, а конкретная вершина – поможет мне восстановиться. Эверест – высочайшая и самая неприступная вершина в мире.
Порой человеку необходима сильная встряска, чтобы заставить его больше дорожить своей жизнью. Сейчас после только что пережитого сильнейшего потрясения я находился именно в таком состоянии.
Но сквозь отчаяние, страх и страдания передо мной уже забрезжила надежда, а я еще не понимал этого. Я понимал только, что мне нужно нечто такое, что возвратило бы мне надежду, азарт, энергию и живость. И это «нечто» я нашел в вере в Бога, в поддержке со стороны своих родителей и в своих мечтах о приключениях.
Вера говорила мне, что я ничего не должен бояться, ни о чем не тревожиться. Все будет хорошо.
В дни, когда меня каждый день возили в больницу и обратно, сквозь всю боль и отчаяние она напомнила, что у меня есть поддержка, любовь и благословение, что мою жизнь оберегает Иисус Христос. С тех пор я еще сильнее стал ценить этот дар милости Господней.
Родители говорили нечто в этом же духе:
– Беар, ты, конечно, круглый дурак, но мы все равно бесконечно тебя любим.
Это меня очень поддерживало, помогало вновь обрести уверенность в себе. Мои мечты о великих приключениях до поры до времени дремали. И вот они стали пробуждаться, оживать и разгораться.
Болезнь, физические и душевные страдания заставили меня глубоко и ясно осознать, какой это бесценный дар – жизнь! Мама всегда учила меня быть благодарным. И по мере того, как ко мне возвращались силы и уверенность, во мне росло понимание, что если уж я удостоился такого высокого дара, то просто обязан распорядиться им с умом и блеском. Ведь талант, зарытый в землю, пропадает понапрасну.
Однажды ночью я вслух дал себе торжественную клятву: если мне станет настолько лучше, что опять смогу подниматься в горы, я отправлюсь в Гималаи и осуществлю свою самую заветную мечту.
Вы скажете, слишком тривиально? Но для меня это было единственной надеждой. Во мне горела жажда жизни, стремление познать и испытать все, что только есть интересного. Так вот, я ухвачу жизнь за рога и проживу ее так, как она того стоит!
Жизнь не часто дает нам второй шанс. Но уж если дает, то нужно быть ей очень благодарным и максимально использовать этот шанс.
Я поклялся, что всегда буду благодарен своему Божественному Создателю за то, что он помог мне идти по этой тернистой дороге, по жизни.
После того как я три месяца провел в постели, меня направили в Военно-медицинский реабилитационный центр, расположенный в Хидли-Корт, недалеко от Лондона. Я уже понемногу ходил, но боль не оставляла меня.
Медики этого центра были замечательными людьми. Они ободрили меня, четко сформулировали стоящие передо мной задачи и помогли снова поверить в себя.
Лечение было очень интенсивным. Порой мне приходилось «работать» по десять часов в день. Час растягивания мышц на мате, час плавания в бассейне на матрасе, час консультации, час физиотерапии (с хорошенькими сестрами!), час лечебной гимнастики, затем ланч и снова занятия.
Постепенно ко мне возвращалась способность двигаться, боли стали ослабевать, и, когда я покинул центр, что произошло спустя восемь месяцев после падения, я определенно уже шел на поправку.
Почувствовав себя лучше и увереннее, однажды вечером я, не снимая корсета, тайком покинул больницу, поездом добрался до дома, забрал свой мотоцикл с двигателем объемом в 1200 куб. см и на рассвете возвратился на нем в Хидли-Корт.
Медсестры с ума сошли бы, если бы это увидели, но для меня мотоцикл олицетворял свободу и независимость, а когда я совершал рискованный, но удачный поступок, это неизменно поднимало мне настроение.
Я снова стал улыбаться.
Незадолго до катастрофы я познакомился с девушкой, которая училась в Кембридже.
Обретя средство передвижения, я украдкой уезжал из центра после вечернего обхода, заезжал за девушкой, и мы где-нибудь ужинали, потом вместе проводили ночь, а к четырем часам утра я возвращался в Хидли-Корт, успевая к утреннему обходу.
Персонал центра даже не подозревал об этом. Им и в голову не приходило, что больной может вести себя до такой степени легкомысленно.
В середине зимы стало так холодно, что, помню, я ехал на мотоцикле в кожаной куртке и штанах и поочередно грел руки на двигателе. Конечно, такое отношение к езде на большой скорости тоже не отличалось благоразумием, зато доставляло мне громадное наслаждение.
