Он поехал в Мульчицы. Когда приехали в Мульчицкий лес, Ханка высунула свою головку со светло-рыжими волосами и указала ему на узкую дорожку, по которой он должен ехать. По этой дорожке они доехали до развилки. Ханка ему опять указала, на какую дорогу свернуть. Они проехали мимо деревенского кладбища и остановились у хатки.
— Не эта хатка, а вот та хатка мне нужна, — крикнула Ханка с радостью и указала пальцем.
Крестьянин подвез ее к «той хатке», что стояла в ольшанике. Как только подвода остановилась, вышла Татьяна и, увидав Ханку, крикнула: «Ханка! Мое золотко!» Крестьянин снял Ханку с повозки, и она с радостью забежала в хатку, как к себе домой.
Крестьянин уехал, а Ханка осталась у Татьяны. Татьяна берегла Ханку с величайшей преданностью и любовью.
Татьяна рассчитывала, что Ханка останется у нее, как родное дитя, думая, что родители ее погибли в боях с немцами. Она водила Ханку в деревенскую церковь. Но у Ханки глубоко в душе тлел «еврейский уголек», и она никогда не заходила в церковь. Она оставалась на церковном дворе и играла с мульчицкими девочками. У Татьяны была мысль крестить девочку, и она эту свою мысль доверила священнику, но священник удержал Татьяну от этого шага, говоря, что родители Ханки могут вернуться.
В поисках девочки мать Ханки отправилась к крестьянину, у которого ее оставили. Он ей рассказал, что по настоянию Ханки он ее отвез в хатку в лесу возле Мульчиц. По рассказу крестьянина мать поняла, что Ханка у Татьяны, и она отправилась в Мульчицы. Она приехала в Мульчицы, где уже была восстановлена Советская власть. В Ровно мать взяла у генерала Бегмы письмо, в котором все советские органы обязывались оказывать матери помощь в розыске своей дочери. Она предъявила председателю Мульчицкого сельсовета письмо Бегмы и просила послать к Татьяне нарочного и пригласить ее вместе с Ханкой в сельсовет, где ей вручат награду за спасение еврейского ребенка от гитлеровских палачей. О том, что мать Ханки здесь, она попросила скрыть.
Татьяна пришла с Ханкой в сельсовет, увидела мать Ханки, была потрясена и расплакалась. Мать ей преподнесла подарок, но это не успокоило Татьяну.
Запрягли лошадей, и Ханка с матерью сели в повозку. Как только лошади тронулись, Татьяна повалилась к ногам лошадей и не дала им дальше идти. Возле сельсовета поднялась суматоха, собралось много людей. Татьяна просила мать дать ей Ханку хотя бы на три дня, чтобы она могла хоть как-то утешиться, прежде чем расстанется с нею навсегда. Мать была тронута любовью Татьяны к ребенку и спросила Ханку, хочет ли она пойти к тете Татьяне на три дня. Ханка без всяких колебаний ответила: «Да, мама!»
Мать осталась в деревне, а Ханка ушла к Татьяне. Эти три дня показались матери Ханки дольше, чем три года. Она боялась, не исчезнет ли куда-нибудь Татьяна вместе с ребенком. Но опасения матери были напрасны. Ровно через три дня Татьяна явилась вместе с Ханкой.
Татьяна с горючими слезами прощалась со своей любимицей и долго ее целовала. Подвода тронула с места и выехала из села, а Татьяна все стояла на месте и провожала взглядом уезжающих.
Когда Ханка с матерью были уже далеко от Мульчицких полей и лугов и на пароме переправились через Стырь, Поля спросила свою девочку, почему она согласилась уйти на три дня к Татьяне, не считаясь с тем, что своим уходом она причиняет большие страдания своей матери. Ведь в течение этих трех дней сердце у матери чуть не разрывалось от страха за свою дочурку, от переживаний и раздумий. На это Ханка ответила:
— Мама! Как могла я отказать доброй тете Татьяне и не выполнить ее просьбу? Она ведь берегла меня как родного ребенка и спасла мне жизнь. Она ведь никогда не оставила бы меня в диком лесу у чужого человека, где дети меня били… Я тетю Татьяну очень люблю, и сердце не позволило мне отказать ей в просьбе остаться у нее еще на три дня.
Глава 25
Бои с немцами в Лютинске
В конце сентября 1943 года мы покинули Ласицкий лес и двинулись по дороге, ведущей на Волынь. Шли все отряды Соединения. Обоз был большой. Каждый отряд вез с собою свое хозяйство и гнал свое стадо скота.
Осень давала о себе знать. Было пасмурно, хотя по утрам солнечные лучи прорывались своим золотым блеском.
Мы опять шли по дорогам, по которым не раз ходили уже в течение минувшего партизанского года. Мы шли по знакомым лесам, полям и лугам, по деревням и селам, хорошо знакомым мне еще со времен моего серниковского детства.
Впереди — штабная разведка в составе нескольких десятков верховых во главе со своим командиром Аликом Абуговым. Они первые вступали в села и деревни, заглядывали в хаты и сараи, не скрываются ли там вооруженные бандеровцы. Вслед за разведкой шли партизанские отряды имени Ворошилова, имени Суворова, «Смерть фашизму», имени Шевченко, Невского, Чапаева… Сильная партизанская охрана сопровождала обоз с ранеными. За ним следовали другие партизанские отряды со своими штабами.
Через несколько дней мы вступили в лес графа Платера, разложили костры и расположились на ночлег.
У костра, который партизаны поддерживали всю ночь, я принимал радиосводки. Почти весь штаб бодрствовал в часы, когда Москва передавала сообщения о положении на фронтах. Каждый день сообщалось о новых победах Красной Армии. Каждый из нас с нетерпением ждал сводки с фронтов.
Группа партизан отправилась в село Велюнь, чтобы связаться с местными крестьянами. Крестьяне села Велюнь поддерживали партизан, и мы хотели, чтобы они помогли нам отремонтировать мост через Горынь. Они также должны были передать письмо командиру немецких войск, охранявших железную дорогу возле станции Вяла над Горынью, в котором мы их оповестили, что если они не будут мешать нам при переходе через линию железной дороги, мы их также не тронем. Из-за всего этого мы задержались в лесу Платера на несколько дней.
На краю леса находилась небольшая деревня Лютинск. Партизаны ходили туда ночевать, а несколько отрядов было расквартировано в этой деревне.
Еще задолго до рассвета Лева Долинко раскрыл свой чемодан со шрифтом, чтобы набрать радиосводку, принятую мною ночью и подготовленную для печати. Я прилег у стога сена, чтобы уснуть на пару часов. Недалеко от меня лежал генерал в своей генеральской форме. Вдруг послышалась сильная стрельба. Генерал вздрогнул, а я быстро поднялся. Стрельба усиливалась, снаряды со свистом летели над лесом. Партизаны, ночевавшие в деревне, бежали в лес с криком: «Нимцы, нимцы!»
Лошади обоза были распряжены и паслись в лесу или на полянке вблизи деревни. У нас поднялась паника. В первую очередь стали собирать лошадей, чтобы запрячь их в повозки и увезти обоз поглубже в лес. Лева быстро погрузил свой чемодан на повозку. Федя — ездовой редакции — разыскал своих лошадей, впряг их в повозку и готов был к отъезду.
