Ознакомительная версия.
А если вдуматься в искренние слова бывшего министра внутренних дел Французской Республики Пьера Жокса о том, что если еще два года назад мы не могли себе даже представить, что столь чувствительную и оберегаемую каждым государством сферу внутренних дел сможем спокойно и откровенно обсуждать, это значит, что мир действительно реально меняется.
В то время мы у себя в стране так и не сумели осознать значение прорыва, который (по идеологическим соображениям, да и за ненадобностью) долгое время всячески тормозился. Речь идет о том, что международная полицейская организация Интерпол приняла в свои ряды нашу милицию. Большую роль здесь сыграли наши консультации с руководителями многих правоохранительных ведомств различных стран, но, главное, практически налаженная работа с генеральным секретарем Интерпола Раймондом Кендаллом, одним из опытнейших детективов мира. С ним было несколько встреч. Большой вклад в реализацию нашего проекта внес президент Интерпола Иван Барбо. Лично я не мог не гордиться тем, что профессионалы МВД СССР стали на равных говорить с полицейскими мира, но понимал, что тот огромный опыт и потенциал, доступ к которому мы получили, пока еще плохо используется для реформирования всей нашей правоохранительной системы.
19 сентября 1990 года, за семьдесят дней до моего освобождения с поста министра внутренних дел СССР, на Генеральной Ассамблее в Оттаве был принят в Интерпол сто пятьдесят первый член. Против голосовали всего две делегации.
Плохо, если министры часто меняются; но еще хуже, если плохие министры остаются на местах.
Пеле де ла Лозер
Все искусство управления состоит в искусстве быть честным.
Т. Джефферсон
Мне не стыдно сейчас вспоминать период конца моей карьеры, моей отставки. Это не я хватался за соломинку. Это у М.С. Горбачева была иллюзия поправить свою политику сменой кадров, серией отставок.
На самом деле причины провала поздней перестройки лежали, конечно, не в кадрах министров, а в политической неопределенности, в противоречиях с сущностью КПСС. Как частный случай, как иллюстрация к этим противоречиям и неопределенностям была моя и не только моя отставка. Работа министра внутренних дел Союза столкнула меня с верхушкой КПСС, увидевшей в политике перестройки самое для себя страшное – свою политическую гибель. Лидеры КПСС не хотели ничего менять в принципе. Надо было брать инициативу в свои руки и хотя бы на ход опережать тех, кто без усилий подбирал, что само отваливалось от власти, от Союза.
Отдать то, что все равно уже не может принадлежать только КПСС, и тем самым получить политический выигрыш – на это партия была не способна.
Министру внутренних дел некогда было ждать гармонизации политики. Надо было работать. Каждый день. Отсюда эти мои частные решения. Они позволяли действовать в условиях конституционных нестыковок, суверенизации, первых опытов демократической практики, входившей в конфликт с тоталитарной сущностью КПСС.
Оставаясь честным перед самим собой, я не мог больше отстаивать нашу однопартийную систему. Я понимал, что жизнь ее сметет. И чем раньше КПСС перестанет быть идеологическим монополистом, тем будет лучше и для КПСС, и для страны.
При развитии даже «социалистической демократии» одна партия не сможет выразить все многообразие общественных интересов. Закрепленная Конституцией монопольная руководящая и направляющая роль КПСС стала тормозом для демократизации общества и несчастьем для самой партии. Необходимы были мудрость и мужество, чтобы отказаться от этого «конституционного комфорта», ослаблявшего партию, приводящего к деградации ее руководство. В обществе началась борьба за отмену 6-й статьи Конституции.
Руководство партии, включая и М.С. Горбачева, всячески сопротивлялось этому. В результате теряло политическую инициативу и тактические возможности лучшего «входа» в принципиально иную систему.
Мало того, это отражалось и на общественном порядке. Кадры Министерства внутренних дел ежедневно и непосредственно сталкивались с проявлениями политической напряженности, которая часто выходила на улицы, к сожалению, иногда и в экстремистских формах. Я видел явное двурушничество власти. Нестыковки между призывами к демократии и упорным нежеланием ее правового оформления. Противоречия между декларируемой политикой и реальным законодательством дезориентировали милицию и не только не способствовали общественному согласию, но усиливали напряженность там, где ее можно было избежать.
На декабрьском (1989 г.) пленуме ЦК КПСС я выступил за признание многопартийности.
Пленумы всегда проходили в роскошном Мраморном зале на территории Кремля. Все высшее руководство партии и страны рассаживалось в мягких удобных креслах, обшитых золотистым плюшем. В перерывах спешили в подвал, где был расположен буфет с изысканной кухней. Всем хватало места. Кормили бесплатно. Стояли за столами, острили, обсуждая наиболее запомнившиеся выступления и злободневные темы. Все было как всегда. Но на самом деле атмосфера пленумов за четыре года перестройки очень изменилась. От солидности, чинопочитания, корректности апрельского (1985 г.) пленума не осталось и следа. Резкая критика, нервозность, бурная реакция зала. ЦК КПСС перестал быть монолитом. «Одномыслие» исчезало. И хотя у некоторых приверженцев «доброго старого времени» мыслительную деятельность заменяло топанье ногами, все равно это был прогресс.
В такой же нервозной обстановке проходил 9 декабря 1989 года пленум ЦК, собравшийся накануне открытия II съезда народных депутатов СССР.
Я не сомневался, что меня «затопают», но решил выступить с предложениями по 6-й статье Конституции. Выступал экспромтом. У меня не было заранее подготовленного, отпечатанного текста. Только наброски тезисов в блокноте. Выступление получилось эмоциональным, сумбурным. С некоторыми сокращениями я привожу его здесь.
…Мы за глубокое единство. Но, с другой стороны, я сейчас буду выступать по вопросу, по которому у меня есть расхождение с членами политбюро.
…Мы не сомневаемся, что будет немало провокаций со стороны всевозможных неформальных организаций. Но тем не менее мы надеемся обеспечить надлежащие условия для работы депутатов.
…Но я хотел бы здесь немножко себя поправить. Я сказал «неформальные» организации. Это штамп. Штамп, к которому мы привыкли: «неформалы», «неформальные организации». Как-то ленинградское телевидение, вообще весьма своеобразное телевидение, говорило о том, что этот штамп устарел. В данном случае я согласен с ленинградским телевидением.
Ознакомительная версия.
