– Если когда-нибудь Седжвик встретит молодую даму, к которой он будет испытывать такие же чувства, как к молотку, держу пари – он на ней женится.
– Да, но, чтобы конкурировать с Альпами, дама эта должна быть, по меньшей мере, на несколько голов выше всех других женщин, – сострил Чарлз…
Доктор Дарвин еще не вернулся с вызовов, сестры Чарлза были заняты переодеванием к обеду.
– Пока не все в сборе, у меня есть время похвастаться перед вами нашим садом, – обратился Чарлз к гостю, как только тот спустился в гостиную. Это гордость здешних мест.
– Цветы для англичанина, – высокопарно изрек Седжвик, – все равно что тюлений жир для эскимоса. Их красота согревает нас всю зиму.
Они прошли мимо домика садовника и конюшни – туда, где начинался главный сад, заложенный доктором Дарвином и его покойной женой Сюзанной лет тридцать тому назад. Кругом виднелись цветочные бордюры, а по стенам вился издававший особый аромат позднего лета дикий виноград – цвета темной ржавчины, желтый и малиновый. Клумбы почти все были засажены исключительно одними анютиными глазками, но здесь же встречались островки с лобелиями, жабреем и гвоздикой разных оттенков. Дальше рос четырехфутовый дельфиниум, а за ним – высившиеся, подобно часовым, мальвы, достигавшие добрых пяти футов. Отдельную территорию занимали розы, вьющиеся по шестам, кусты и целке деревья.
– Похоже, что вы раздобыли превосходного садовника, – заметил Седжвик.
– Не мы. Джозеф сам нашел нас, когда отец был еще только занят постройкой Маунта. Теперь нашим огородом занимается его сын. На рынке мы покупаем совсем немного: приправы, мясо, молоко. Мать не позволяла отцу держать коров, потому что их мычание по ночам казалось ей слишком грустным и она не могла уснуть.
Огород был обнесен кирпичной стеной, вдоль которой шпалерами росли персики, сливы и груши… Профессор и Чарлз шли мимо грядок картофеля, моркови, бобов, репчатого лука и накрытой соломой клубники; сверху все это защищалось от птиц сеткой. Дальше располагались грядки с капустой обычной, цветной и брюссельской (последнюю всегда собирали к рождеству, хотя, как и молодая картошка, она бывала съедобной уже весной, правда лишь на очень короткое время). Оба они с удовольствием осмотрели также грядки с мятой, ревенем и петрушкой.
– Фрукты мы запасаем на зиму, варим сливовое и раа-. ное другое варенье.
Глубокий вздох вырвался из могучей груди Седжвика.
– Да, наше холостяцкое житье в Кембридже, сдается мне, подходит разве что одним аскетам.
Чарлз повернул к дому.
– Сестры уже наверняка спустились. Еще минута – и желтый фаэтон отца покажется на повороте.
Когда они проходили через занимавшую оба крыла дома библиотеку, высокие потолки которой опирались на мраморные колонны, Седжвик ласково касался стоявших на полках в нише любимых книг, на корешках которых значились имена греческих и римских классиков. Остановившись у другой ниши, он увидел произведения Чосера, Мильтона, Поупа, Драйдена, Голдсмита, Вальтера Скотта, Шекспира.
– А здесь собраны современные авторы, – пояснил Чарлз, указывая на последнюю нишу перед входом в зимний сад, примыкавший к библиотеке.
Седжвик поставил обратно томик "Тайн Удольфо", пользовавшийся в те годы популярностью.
– Что, все эти романы можно… читать? – спросил он с видом крайнего недоумения на красивом загорелом лице. – Я так и не прочел ни одного.
– Всякое бывает: встречаются и хорошие, и плохие, и так себе. Заранее трудно определить. Когда кто-нибудь из семьи отправляется в Лондон, его всегда просят привезти книгу поинтересней. Случается, что "плохие" – как раз самые интересные. Нередко мы читаем вечерами вслух, по очереди. Сидеть при этом у камина, когда за окном холод, какой бывает у нас в Шропшире зимой, – что может быть чудесней! У Веджвудов, родственников матери, вслух вообще читают круглый год. Порой мы, правда, как у нас говорят, совершаем "объезды", то есть попросту пропускаем скучные места.
Они вошли в открытые двери оранжереи; воздух, душный и влажный, слегка отдавал запахом болота. Застекленная крыша свободно пропускала солнечный свет и тепло.
Сестры Чарлза тем временем успели привести себя в наилучший вид: ради встречи со знаменитым профессором Адамом Седжвиком они завили волосы щипцами.
Мужчины прошли в дальний конец зимнего сада, где Каролина (ей шел уже тридцать второй год) хозяйничала за чайным столиком. По обеим его сторонам росли папоротники, калы, розовая и красная герань, на деревянных полках стояли растения в горшках, а в небольших короб-КЙХ – терракотовые горшочки с хризантемами, георгинами, белыми фиалками.
– Профессор Седжвик, разрешите представить вам моих сестер. Слева Каролина, посредине – Сюзан, а это – Кэтрин, самая младшая, в доме ее зовут просто Кэтти.
Седжвик поздоровался за руку с каждой, низко поклонился и произнес все принятые в подобных случаях любезности.
Сюзан, темпераментная, стройная, златокудрая красавица, единственная из всех считалась любимицей отца. В семьях Дарвинов и Веджвудов было принято, чтобы девушки выходили замуж годам к тридцати, мужчины же могли жениться гораздо позже. Что касается Сюзан, то Есе думали, что она нарушит эту традицию и найдет себе мужа к двадцати годам – половина всех молодых людей в Шропшире готова была предложить ей свою любовь. Между тем ей исполнилось уже двадцать восемь, но она по-прежнему продолжала поощрять всех своих поклонников… в равной степени. Чарлз относился к ней с нежностью, что не помешало ему как-то заметить:
– Для Сюзан всякий, кто носит пиджак и брюки, при условии, что ему не меньше восьми и не больше восьмидесяти, ее законная добыча.
Улыбаясь Седжвику одной из своих самых обворожительных улыбок, Сюзан протянула ему бокал мадеры.
Двадцатилетняя Кэтти с усмешкой наблюдала за сестрой; По складу характера она больше всех остальных походила на Чарлза. Когда шурин профессора Генсло Леонард Дженинс был у них в Маунте, у него невольно вырвалось:
– Да это же Чарлз Дарвин в юбке!
Взгляд ее был дерзким, одевалась она неизменно в белые платья и белые чулки, носила длинную челку, разделенную пробором. Держалась Кэтти с достоинством и подкупающим спокойствием. Ее общество любили, она была способна на глубокую привязанность, но в сравнении с сестрами – Каролиной, с ее сильной волей и кипучей энергией, и Сюзан, с ее красотой и экспансивностью, – она явно терялась.
Каролина была такого же высокого роста, каким отличались все Веджвуды, но отнюдь не считалась у них красавицей, хотя глаза, цвет кожи и гладкие волосы ее были великолепны. Один кузен из Веджвудов однажды сделал ей комплимент:
