Годом или двумя позднее София знакомится в Гамбурге в доме своей бабушки со шведским графом Гюлленборгом. Этот идеалистически настроенный оригинал пускается в беседу с девочкой-подростком, которой никто не интересуется, и поражен ее ясным подвижным умом. Он принадлежит к числу тех редких людей, которые умеют вызвать замкнутых детей на откровенность, а потому скоро замечает, что за внешней веселостью Софии скрывается какая-то скорбь, и постигает причину этой скорби. Он делает для девочки все, что может. Тем, что он не скрывает перед нею своего мнения об ее уме, он внушает ей веру в собственные силы. Он даже называет ее философом, что производит на девочку огромное впечатление. Но он говорит, кроме того, и с Иоганной-Елизаветой и притом в присутствии Софии.
– Мадам, – заявляет он, – вы не знаете этого ребенка, он обладает такими достоинствами души и ума, о которых вы даже не подозреваете. Вам бы следовало немножко больше заняться вашей дочерью, она того заслуживает.
На мать эти слова не производят, по-видимому, слишком глубокого впечатления, но для дочери они остаются незабвенным переживанием. Тем более что Гюлленборг – единственный человек, усматривающий в подростке Софии что-то необычайное. Все прочие относящиеся к тому времени отзывы о ней сходятся на том, что она приветливая девочка с хорошими манерами и естественной, привлекательной веселостью. Никто не подмечает ничего выдающегося в характере или уме этой девочки, которой суждено стать одной из самых замечательных женщин в мировой истории. Ни один из ее учителей не выражает изумления по поводу ее выдающихся способностей, ни один не жалуется на необузданность ее темперамента. Баронесса фон Принцен, одна из придворных дам Иоганны-Елизаветы, выражается следующим образом о Софии, которая сумела впоследствии сочетать талант властвования Цезаря с невоздержанностью Мессалины:
– В ее молодости я могла заметить у нее только наличие холодного расчетливого ума, равно далекого как от чего-либо выдающегося, блестящего, так и от всего того, что считается заблуждением и легкомыслием. Одним словом, девочка эта казалась мне совершенно обычным явлением.
Баронесса заслуживает полного доверия, потому что она не поддается естественному искушению изменять свое первоначальное впечатление под влиянием последующих событий. София действительно отнюдь не является вундеркиндом, в тринадцати-четырнадцатилетнем возрасте она еще не обнаруживает никаких выдающихся свойств, ни положительных, ни отрицательных. Она просто здоровый человечек с неограниченными возможностями. Это события превратили маленькую Софию в великую Екатерину, и к этим событиям она только привносит свою несокрушимую силу воли, свое пламенное честолюбие и то, что баронесса фон Принцен инстинктивно правильно подметила, но неправильно охарактеризовала, как "холодный, расчетливый ум".
Холодный и расчетливый ум приносит пользу только в маленьких делах, но никогда не возносит на высоту. Для подобного результата необходимы порывы, источником происхождения которых являются совершенно иные области. То, чем София обладает и что большинство лиц, им не обладающих, принимают за "холодный расчетливый ум", есть подлинное чутье действительности, способность разобраться в каждой данной реальной конъюнктуре, считаться с нею, как с фактом и так или иначе с нею примириться, к ней приспособиться. Наличность этого своего таланта маленькая София доказала впервые в отношениях с матерью: как ни остро воспринимает она всякую несправедливость, она вместе с тем сознает всю бесцельность какого бы то ни было сопротивления при данном распределении сил.
Для Иоганны-Елизаветы эти годы также полны огорчений и разочарований. Она никак не может примириться со своим маленьким скромным жребием, к жизни бок о бок с вполне почтенным, но чрезвычайно скучным Христианом-Августом. Почему они не переселяются в Берлин, в непосредственную близость ко двору? Там по крайней мере есть интересные люди, разнообразие, там Христиан-Август, быть может, сделает карьеру! Сам князь другого мнения: все его предки довольствовались тем, что Дома проедали скромные доходы от своего княжества, он не намерен пускаться в авантюры, исход которых весьма сомнителен, но которые, несомненно, влекут за собою значительное увеличение расходов. Да и обладает ли он талантами царедворца? Иоганна и сама сознает, что он ими не отличается. Вот если бы дело касалось ее лично! Она, по ее мнению, обладает всем тем, что необходимо для того, чтобы стать "большой персоной": умом и тактом, остроумием и светскостью обхождения. И всем этим способностям суждено заглохнуть бесплодно в маленьком захолустном Цербсте!
В 1740 году умирает король Фридрих-Вильгельм. Иоганна знает, как полагается вести себя в таком случае придворной даме. Она чувствует себя принадлежащей к составу Берлинского двора, заказывает себе траурную робу и старается побудить прочих знатных штеттинских дам также носить траур. Но дамы не хотят и слышать об этом, они находят поведение княгини безвкусным, и молва доносит эти сплетни до Берлина. Когда Иоганна приезжает ко двору, чтобы приветствовать нового короля, его семья призывает ее, хоть и в чрезвычайно мягкой форме, к отчету. Она искусно все отрицает, ее просто оклеветали злостные завистницы. Молодого короля ей, кстати, так и не пришлось даже повидать, он теперь занят совершенно иными делами, чем женщинами своего окружения или Цербстским князем: он готовится к первой Силезской войне. В тот момент, как он выступает в поход, с Христианом-Августом приключается, как назло, легкий удар. Первый и наиболее благоприятный случай выдвинуться в глазах молодого короля упущен.
Но почти одновременно с этим приходит из России чрезвычайно интересная весть: дочь Петра Великого свергла царствующий дом – годовалого царя Ивана и его мать регентшу Анну – и сама завладела престолом. Это известие преисполняет Иоганну необычайной активностью. Ведь императрица Елизавета была когда-то обручена с ее братом и, по слухам, до сих пор не выходит замуж, потому что не в состоянии забыть своего покойного жениха. Императрица Елизавета является, кроме того, теткой маленького Петра-Ульриха Голштинского и, таким образом, приходится, хоть и в очень отдаленной степени, родней Иоганне. Елизавета вообще очень благосклонно относится к Голштинскому дому, она уже часто осведомлялась о том, как поживают члены этой семьи.
Иоганна немедленно усаживается писать письмо новой российской императрице. На этот раз она не поручает составление письма своему тяжеловесному супругу, а пишет его сама и пишет значительно удачнее. Получается преисполненное чувств послание с лучшими пожеланиями долгой жизни и счастливого славного правления. Письмо имеет успех: со всей возможной по тем временам быстротой приходит на него ответ. Восхитительный ответ!
