Дети стали спорить, к кому и за кем приехала такая важная машина, а я нахально заявила: «Не спорьте! Это за мной!»
Из машины вышел худой, чуть выше среднего роста, седоватый мужчина с усами и направился в наш дом.
Мы с мамой жили в том же бывшем коровнике. Вскоре вышла мама и сказала, что это мой отец и он возьмет меня покататься. Дети, не услышав, кто это, поняли, что это действительно за мной, и стояли, онемев от удивления.
В машине оказались еще двое — мужчина и женщина.
Я утонула в мягком кресле в ужасе от происходящего и неизвестности маршрута. Наверное, потому, что мать всегда негативно вспоминала об отце. Мы поехали, и меня тут же стало укачивать и тошнить от тряски по ухабам. Со мной возились, останавливались, где-то кормили. Я не помню, потому что в голове пульсировала одна мысль: меня сейчас изнасилуют (не думаю, что понимала смысл этого слова) и выбросят в канаву, что казалось мне страшнее всего…
Так я в первый раз пообщалась с отцом. И потом встречались мы крайне редко. Его мать, моя бабушка, несказанно страшной внешности, как мне тогда казалось (что недалеко от истины), была образованной и когда-то работала ГЛАВНЫМ бухгалтером (как в анекдоте, ребенок спрашивает: «А наша бабушка экономист, как Маркс?» И получает ответ: «Маркс был экономист, а наша бабушка — старший экономист»). Бабушка Женя делала мне подарки. Я страшно смущалась, но брала, хотя чувствовала себя нищенкой. Это чувство усилила третья жена моего отца — когда я уже получила высшее образование и стала самостоятельной. Эта жена была дочерью водителя автопарка и кассирши в продуктовом магазине (я думала, что она обсчитывала покупателей, потому что у них всегда было много еды).
Она получила высшее образование и испытывала некую социальную гордость. Но еще у этой женщины имелся муж — замминистра, как она гордо говорила, и она чувствовала себя светской львицей, «номенклатурой», леди и феей, одаривающей сиротку (меня), несмотря на то что «замминистра» был мой отец, а еду для меня она доставала из холодильника, чтобы очистить его от старых запасов.
Я брала эти залежалые продукты и всегда уходила, глотая слезы унижения.
Я так и оставалась сироткой, изредка посещая семью отца, жившего на улице Горького, напротив Моссовета, где обитали генералы, космонавты и директора магазинов — высшая элита советского общества.
Я редко виделась с отцом и, вероятно, не производила на него и его жену приличного впечатления. Я была замужем с девятнадцати лет, сделала после института небольшую карьеру в санэпидстанции и уже работала в ведомственном институте, куда меня взял пациент мужа из Кремлевской больницы на неплохую должность и хорошую зарплату — выше, чем у мужа-хирурга.
Мой первый муж
МОЙ ПЕРВЫЙ МУЖ — Александр Попов (я так и оставила его фамилию, лишь позже присоединила к ней фамилию последнего, пятого, мужа и стала Popova-Blum). Мы встретились в стенах Первого московского медицинского института, а познакомились у… трупа.
Однажды моя однокурсница призналась, что ее бойфренд получил в подарок несколько значков для своей коллекции. Получил не просто так, а как своего рода взятку. Даритель, Саша из двадцать первой группы, однокурсник ее бойфренда, просил, чтобы тот познакомил его со мной.
Длинная, до поясницы коса была моим единственным достоинством (как я тогда считала), а мама говорила: «Без косы ты была бы похожа на лошадь!» Свои комплексы неполноценности и некрасивости я скрывала под неприступным и гордым видом.
Как-то на занятии по анатомии меня оставили в анатомическом зале один на один с каким-то худеньким трупом, даже не помню кого. Вообще студенты не выказывали страха перед покойниками, иначе бы они не пошли в медицинский, а вот юморить — это запросто: могли воткнуть в рот трупу сигарету, надеть шляпу и что-нибудь еще в таком духе.
Преподаватели ругались, увещевали, призывали. Тщетно! Мертвецкий юмор не иссякал — возможно, студенты использовали его как щит, пряча перед сокурсниками собственные жутковатые эмоции.
И вот стою я над трупом, и мне не до смеха, раздумываю, что с ним делать и к кому обратиться за помощью… Вдруг ко мне подходит высокий парень в белом халате, с длинным хлюпающим носом (сопли от запаха формалина и даже слезы — нормальная реакция живых в анатомическом зале).
— Здравствуйте, я давно хотел с вами поговорить, — произнес он робко.
— Вы — Саша из двадцать первой группы? — сообразила я. Он кивнул.
Я сказала, что мне все понятно, и поинтересовалась, не хочет ли он мне помочь.
Саша с радостью схватился за труп.
Мы мило поболтали, путаясь в соплях, и после этого стали встречаться. Шлялись после занятий по Большой Пироговской, где было «дефиле» нашего института и соседнего Педагогического. Провожать меня домой было сложно: мне предстояло позорно ехать 25 минут на электричке в свой ненавистный непрестижный пригород, а он жил в центре, в престижном районе с маленькими московскими улочками, рядом с проспектом Мира. Отец его занимал высокий пост хозяйственника и мог ВСЁ!
Моя мать, одинокая учительница, тоже ездила на работу в московскую школу на электричке. И не могла ничего! Даже обеспечить меня приличной одеждой. Помню, первый шерстяной свитер я купила себе на первую зарплату. И жуткое дешевое пальто, которое запахивала на себе, представляя себя элегантной девушкой.
Наши встречи с Сашей быстро переросли во взрослые отношения, втайне от мамы с учительским ханжеским взглядом на такие «отношения». Но мы определились. Мальчик оказался ответственный и серьезный.
Мой собственный опыт потом здорово помог мне в работе с подростками, когда и на лекциях, и в беседах я объясняла им, как распознать отношение к тебе друга, партнера, любимого и прочие ипостаси взаимодействия полов.
И меня радовали многие ребята, мыслящие в этом отношении более здраво, чем взрослые. Выше и чище!
Родители Саши даже не догадывались о намерении сына жениться так рано — на втором курсе института, мы держали наши планы в тайне. Они видели меня лишь однажды: пригласили в цирк сына
