сосед участливо сказал:
— Долгонько они тебя там ремонтировали. Считай, от смерти спасен.
— Второй раз, — превозмогая боль, ответил Александр Ефимов.
— А первый раз когда?
— В 1919 году.
— Сколько же тебе лет было?
— Семь лет.
— Кто же тебя тогда спас?
— Ленин.
— Ну-у?!
— И меня, и всю нашу семью, и еще многих-многих…
— Как же это произошло?
И старший сержант Ефимов рассказал бойцам такую историю.
2
Шел суровый 1919 год. Гражданская война. Разруха. Голод.
Конец марта. Вспухают ручьи и реки, наливаются подспудной силой. Распускаются почки вербы. В деревне Новосело оголяются от снега соломенные крыши крестьянских изб. Весело кричат на березах благополучно перезимовавшие вороны, а в домах плачут полуголодные дети.
К одной из таких изб подошел незнакомый человек, окинул взглядом: бедна. Заметив приезжего, на крыльцо вышла худощавая молодая женщина.
— Вас что ли везти велено? — как-то безучастно спросила она.
— Меня, хозяюшка.
— В Покровское?
— В Покровское.
— Сейчас запрягу.
Ехали молча. Незнакомый мужчина средних лет, в солдатской папахе и ветром подбитом стареньком драповом пальто, сидел в конце дровней на охапке яровой соломы. Женщина застыла в характерной для возниц позе: голова опущена, руки покоятся на коленях — весь вид крестьянки расслабленный, отрешенный. Мужчина заговорил:
— Солнце-то как жарит. Скоро сеять, небось, выедете.
Женщина повернулась, в глазах ее были слезы.
— Не только сеять, а и кусать детишкам нечего, — ответила она.
— Это почему? — заинтересовался седок. Ему не верилось, чтобы в крестьянском хозяйстве не оставили зерна для посева. Обычно бывает так, что сам мужик ест мякину, а семена хранит пуще глаза.
— Разверстка какая-то, — зарыдала женщина. — Пришли и под метелку замели… Двадцать пудиков… последних… Двое малых детей на печи орут, старуха-мать на руках…
— Муж есть?
— Как ушел в четырнадцатом на германскую — ни слуху, ни духу.
— Неужели до зернышка?
— До последнего, родимый.
— М-мда…
Кому-кому, а уездному судье Фролову (это именно его везла крестьянка в село Покровское) обстановка в губернии была ясна до предела. Только в Белозерском уезде в это время голодало тринадцать тысяч человек. Нет возможности выдавать им даже по восьмушке хлеба. За март зарегистрировано пятьдесят смертельных случаев от голода. Обо всем этом на одном из совещаний доложил активистам председатель уездного комитета Павлов. Тогда же члены уездного исполкома решили командировать в Москву своего председателя Мурашева, чтобы ходатайствовать о выделении пятидесяти пудов хлеба.
Об этом они послали телеграмму в Москву на имя Владимира Ильича Ленина.
На местах же шла реквизиция хлебных излишков. И при этом не обходилось без ошибок и перегибов. В результате нелепой случайности, очевидно, и отобрали хлеб у новоселовской крестьянки.
Такие мысли мелькнули в голове судьи Фролова, пока возница горько жаловалась на свою разнесчастную судьбу.
— К кому-нибудь обращались? Да, как вас звать? — спросил Фролов.
— Ефросинья Ефимова. Жаловалась волостным властям.
— И что?
— Дак ведь неграмотная я, — развела руками Ефросинья.
— Унывать рано. Мы обратимся куда-нибудь повыше волости, — обнадежил судья.
— Куда же выше?
— К Ленину.
— К самому Ленину?!
— К самому.
Через час они приехали в Покровское. Там со слов Ефросиньи Андреевны Ефимовой судья составил и подал телеграмму самому Ленину.
— Ему сейчас не до нас, — засомневалась Ефросинья.
— Ленин непременно поможет, — заверил ее Фролов. — За трудовой народ он горой стоит…
Было это 27 марта 1919 года.
3
Тревожная телеграмма российской крестьянки из далекой северной деревни легла на стол управляющего делами Совнаркома во второй половине следующего дня.
Владимиру Ильичу о ней доложили 29 марта. Этот день, как и всякий иной, у него был загружен делами до предела, но, получив телеграмму из деревни Новосело, Покровской волости, Белозерского уезда, Владимир Ильич находит время для ответа. Он пишет:
29.III.1919.
«Череповец
Губисполкому
Проверьте жалобу Ефросиньи Андреевны Ефимовой, солдатки деревни Новосела, Покровской волости, Белозерского уезда на отнятие у нее хлеба в общий амбар, хотя у нее муж в плену пятый год, семья — трое, без работника. Результат проверки и ваших мер сообщите мне».
Отправив в ответ на жалобу крестьянки телеграфный запрос Череповецкому губисполкому, Ленин под текстом телеграммы Ефимовой пометил: «тел[еграмма] посл[ана] 29/III».
4
Весна в тот год на севере выдалась дружная. Уже в начале апреля снегу на полях оставалось мало. Если так будет греть солнце, думали мужики, то с начала третьей декады можно пахать. На эту работу у крестьян Новосело времени уходило немного. Велики ли земельные наделы! Они оставались пока прежними, распределенными еще до революции. А тогда давали на душу по полторы десятины. Женская душа в расчет не принималась. Особенно туго приходилось тем семьям, в которых мужчина один, а женщин, скажем, пять.
У Ефросиньи Андреевны было два надела — на мужа и сына Александра. Имелась неражая лошаденка, корова-навозница, пара овечек. Все эти годы она сама пахала, бороновала, сеяла, убирала хлеб. Справлялась. Привычка. Кормила старушку-мать, малолетних сына и дочку. Она видела, как соседи ладят сохи. На свою Ефимова не смотрела. К чему? Ведь все равно сеять нечем. Зерно отобрано — последняя надежда и жизнь семьи.
Она не придала особого значения посланной из Покровского в Москву телеграмме, но вдруг о ней напомнил специально приехавший человек из губисполкома.
— Запрягай лошадь, — поздоровавшись, сказал он крестьянке. — Поедешь за своим хлебом.
Ефросинья Андреевна не верила своим ушам. Потом опомнилась, заохала, засуетилась.
— Вот радость-то… Не знаю, кому уж за это и кланяться?..
— Владимиру Ильичу Ленину, — сказал представитель губисполкома.
Когда крестьянка привезла свои двадцать пудов, вплоть до зернышка, представитель губисполкома зашел в избу и оставил Ефросинье телеграмму Ленина. На память.
Весть об этом быстро облетела всю деревню. Дверь избы Ефросиньи Андреевны не закрывалась. Соседи — Степан Маришичев и Степан Ильин, бородатые мужики, читали телеграмму по слогам, рассматривали на свет.
Это было пятого апреля 1919 года.
Таким образом, прошло всего девять дней с момента подачи телеграммы вождю революции и до исполнения его указания. А ведь по тогдашним временам единственными видами транспорта были лошадка да собственные ноги. А от Череповца до деревни Новосело, затерявшейся в глухих лесах и болотах за Белым озером, добрых две сотни километров.
5
Как же сложилась дальнейшая судьба семьи Ефросиньи Андреевны?
Муж с империалистической войны так и не вернулся, пропал без вести. Крестьянка по-прежнему одна вела хозяйство. В 1923 году образовалось кредитное товарищество — ей выделили за низкую плату плуг и борону. Подрос сынок. Десять лет — мужик, помощник, кормилец. И радовалась, и утирала горькие слезы мать, видя, как ее Саша ходит за лошадью: рост — вровень с ручками плуга.
В 1930 году бедняки деревни организовали колхоз. В него вступили тридцать
