Панченко, улыбаясь, смотрел на улицу, на деревья, на цветы газона, раскинутого возле окна казармы, на траву, омытую дождем.
Ему было особенно радостно в это свежее утро. Сегодня он получил письмо от родных, но еще не вскрывал его: решил прочитать после окончания занятий. Было приятно сознавать, что вот здесь, в левом кармане гимнастерки, лежит конверт, в котором заключены слова и мысли близких, дорогих. Панченко потрогал карман и снова улыбнулся. Он окинул взглядом долину с ее свежей зеленью и внимательно посмотрел на сопки, синим бордюром обрамляющие горизонт.
По сопкам шла граница, а за ней чужая, незнакомая страна.
- Товарищ Панченко!
Он обернулся.
В классе за столами сидели бойцы над книгами и тетрадями.
Панченко - лучший курсант-отличник - руководил общеобразовательной подготовкой. Сейчас был урок арифметики, красноармейцы самостоятельно решали задачи.
- Товарищ Панченко, у меня ничего не получается.
- Как же так?
Красноармеец Галанин подошел к столу групповода и рассказал, чего он не понимает. Панченко объяснил, как решается задача.
Галанин разобрался в своей ошибке и, глядя на руководителя, сказал:
- Завидую я вам, товарищ Панченко. Все вы знаете. Так хорошо объяснили, что лучше и не надо. Вот понял я, а начну решать - не получается...
- Получится, товарищ Галанин. Я с вами отдельно займусь,
- Спасибо. Хочется мне.
Панченко не дослушал. Почувствовав, что кто-то стоит у него за спиной, он обернулся:
- Встать, смирно! - и звонким, четким голосом Панченко отдал рапорт командиру части.
- Как успехи? - спросил командир.
- Хорошо. Есть некоторые отстающие, но думаю и их подтянуть. Главное большое желание у всех учиться.
Командир Ласкин внимательно глядел на Панченко. Ему было приятно смотреть на этого живого, энергичного юношу, немного смущавшегося в его присутствии. Он перевел взгляд на сидевших вокруг бойцов, на их сосредоточенные лица. "Какие прекрасные бойцы! - думал Ласкин. - С такими не страшен никакой враг".
Он сказал групповоду:
- Сообщите вашей группе: сегодня после занятий состоится митинг в клубе части, - и вышел из класса.
* * *
- Товарищи!..
Зал мгновенно затих.
Комиссар Пожарский обвел глазами напряженные лица бойцов.
Все жадно, вопрошающе глядя на него, ждали, что скажет комиссар. По его необычайно возбужденному виду заключили, что Пожарский должен сказать что-то особенно важное.
- Товарищи! - начал комиссар. - Японские самураи. Эта гадина!. - От прилива гнева комиссар на мгновение смолк, но, взяв себя в руки, продолжал. - Эти подлые авантюристы напали на наши священные рубежи и заняли пядь нашей земли - Заозерную сопку.
Ропот негодования пробежал по рядам. Кто-то крикнул:
- Раздавить гадину!..
Успокоив внезапно взбушевавшееся море гнева, комиссар стал посвящать бойцов в подробности провокационного налета японской военщины. Он старался быть спокойным, но это ему не удавалось; Пожарский уже встречался с самураями в бою 25 марта 1936 года, был ранен и с тех пор всякий раз, когда говорил об авантюрах зарвавшихся соседей, не мог удержаться от гнева.
Страстная речь комиссара произвела сильное впечатление. Атмосфера была так напряжена, что все бойцы и командиры готовы были тотчас же ринуться в. бой.
- Будем просить командование соединения, чтобы нас первыми послали в. бой, чтобы мы первые могли уничтожить бешеных псов фашизма. Я уверен, что с доблестью выполним эту задачу, и наша родная земля будет вновь свободна от всякой нечисти.
Кончая свою речь, Пожарский провозгласил здравицу за честь вождя народов товарища Сталина.
Дружное красноармейское "ура" трижды потрясло воздух. Эхо его, как грозное предостережение, мчалось к границе.
После комиссара выступил командир части Ласкан.
Его горячая боевая речь дышала негодованием.
- Эти оголтелые бандиты давно пытаются нарушить нашу счастливую жизнь. Но они просчитаются. Стальной кулак Красной Армии развеет ворах эту падаль. Наши границы будут вновь свободны, и на них будет по-прежнему развеваться наше красное знамя.
Узнав, что пограничники уже вступили в бой, геройски защищая родную землю, и среди них уже есть убитые, зал не мог сдержать своего волнения.
- Товарищи! - взволнованно говорил курсант Панченко. - Чувство гнева и ненависти к врагу клокочет в моей груди. Я хочу первым пойти в бой и, если понадобится, отдам свою жизнь, самое дорогое, что я имею, за счастье моей родины...
Ласкин слушал эти искренние слова, и его сердце вновь, как тогда в классе, наполнялось любовью к молодым бойцам, пламенным патриотам своего отечества.
Пожарский вошел в кабинет командира части.
Ласкин отложил в сторону бумаги и, приподнимаясь, спросил:
- Ну, что?. Были?..
- Был. - Пожарский тяжело опустился в кресло.
Ласкин нетерпеливо ждал, что окажет комиссар.
- Часть в бой пока не идет.
- Ну?. И никакой надежды?
Комиссар сумрачно посмотрел в окно.
- Почти.
Комиссар барабанил пальцами по столу.
- Что нам с бойцами делать? - после короткого молчания спросил Ласкин. - Все в бой рвутся...
- Да-а!. - протянул комиссар, вое так же глядя в окно, и внезапно, улыбнувшись, посмотрел на Ласкина:
- Будем проситься, Анатолий Федорович, до тех пор, пока не пустят.
После этого разговора командир и комиссар несколько раз были у командира соединения. Наконец, часть получила приказ выступить.
Приказ был встречен восторженно.
Батальон, совершив ночной марш, расположился лагерем на указанных в приказе высотах. Стали ждать боевого приказа.
Около высоты Заозерной шли бои. В них постепенно втягивались различные виды оружия и техники. Японские самураи, не желая расставаться с занятой высотой, открыли артиллерийский огонь. В ответ заухали наши батареи. Целые дни была слышна непрерывная канонада. Мимо части проезжали санитарные машины с ранеными. Приказа однако все не было. Командир соединения несколько дней держал часть в резерве. Нетерпение увеличивалось.
Уже полчаса, как Ласкин сидел в палатке радиста и, не отрываясь, слушал вечерний выпуск последних известий.
Весь советский народ с волнением следит за событиями у озера Хасан. Все горят возмущением, гневом и ненавистью к провокаторам войны.
Народ приветствует свою родную Красную Армию, желает своей защитнице скорейших побед над врагом.
Радист торопливо записывал содержание передач, чтобы завтра на утренней политинформации бойцы могли получить свежие известия.
Было уютно сидеть в этот поздний час здесь, в палатке. Усталость брала свое. Голова, отяжелев, склонялась на плечо, веки смыкались.
В приемнике что-то зашумело, голос диктора куда-то исчез, стали доноситься нестройные обрывки мелодий...
