Точнее, это произошло в доме шляпника Сесьона, на третьем этаже.
Направо — торговый дом «Озэ»; там делают и продают шоколад «Озэ». Кондитерское благоухание дает о себе знать за три дома до «Озэ» и преследует прохожего еще
через три дома. Здесь продается не только шоколад. Можно купить и пирожное с кремом, десять сантимов штука. Немыслимо дорого! А три штуки — двадцать пять сантимов. Из-за этой скидки мы потом, когда нас станет четверо, будем покупать к столу три пирожных: от каждого отрезается по кусочку — выкраивается порция на четвертого едока.
Итак, направо — дом «Озэ».
Налево — магазин готового платья, вернее, три магазинчика подряд, и все они торгуют одним и тем же, переманивая друг у друга покупателей.
Спору нет, улица Леопольда — одна из центральных, но за Арочным мостом уже начинаются предместья. На этой улице останавливаются трамваи, идущие из пригородов. Здесь торгуют зерном, грубой обувью — кожаной и деревянной, а также, само собой, готовым платьем.
На всех трех магазинчиках — шары газовых фонарей; в их синюшном дрожащем свете перед каждым входом топчется по субъекту — черный сюртук, пристежной стоячий воротничок, торчащий чуть не на десять сантиметров, шляпа-котелок, нафабренные усы. У такого типа вечно стынут ноги, нос, пальцы рук. Он шарит глазами в толпе, выискивая главным образом мамаш с детьми. Карманы у него набиты грошовыми картинками, глядя на которые требуется угадать, «где сидит охотник» или «где спрятался болгарин». Понятия не имею, при чем тут болгары, но я долго собирал такие загадочные картинки, где вся загвоздка была в болгарах.
Холод. Дождь. Липкий туман. Пять вечера, а все витрины уже освещены.
У Сесьона выставлены дюжины шляп. В магазине люди растерянно смотрятся в зеркало, не в силах понять, нравится ли им собственное отражение. Поминутно проходят трамваи: зеленые следуют в Троз, Шене или Флерон, красные и желтые кружат по городу. Продавцы газет выкрикивают список номеров, выигравших в последней лотерее. Другие выкликают:
— Баронесса Воган — десять сантимов! Кому баронессу Воган?
Речь идет о любовнице Леопольда Второго6. Болтают, будто ее особняк связан подземным ходом с дворцом в Лекене.
— Кому баронессу Воган?
В доме Сесьона, на третьем этаже, в комнатке, которую освещает керосиновая лампа, молодая женщина, белокурая и растрепанная, надевает шляпку. Секунду помедлив, поправляет прядку и задувает лампу. На лестнице горит газовый рожок.
Молодая белокурая женщина выбегает из узкой, приткнувшейся между двумя лавчонками двери и со всех ног спешит к площади Святого Ламбера. Она волнуется. Всё это так непривычно. Прохожие, задевающие и толкающие ее, ни о чем не догадываются.
Крики газетчиков все громче… Через каждые пять метров — газовые фонари. Магазин «Большой универсальный». Потом другой, под вывеской «Вакселер Клаас». И третий, поскромней — «Новинка». Торговля тканями, галантереей, полотном, шерстью. Женщина входит в тепло. Здесь вкусно пахнет небеленым полотном.
В «Большом универсальном» всегда толкучка и продавцы нарочно выкрикивают цены во всю глотку.
А тут продавщицы неслышно скользят вдоль стеллажей. Сдержанно улыбаются, щупают сукна, шушукаются, пересмеиваются с видом заговорщиц.
Та, которая сейчас вошла, тоже всем улыбается: она знакома со всеми девушками изо всех отделов. И не торчи у них над душой администратор, облаченный в сюртук, они тут же сбежались бы к ней. Все смотрят на ее большой живот. На лицах немой вопрос: «Скоро?»
Анриетте Сименон вот-вот стукнет двадцать. Год тому назад она еще работала здесь в отделе галантереи и уволилась из «Новинки», когда вышла замуж. Тем самым она как будто поднялась по общественной лестнице на ступеньку выше. Но это уравновешивается ее нынешней бедностью. В магазине Анриетта уже чувствует себя посторонней, и от этого ей как-то не по себе.
Отдел кружев. Пигалица продавщица, личико, как печеное яблоко, на щеках багровые пятна, раскосые японские глаза, крошечный черный шиньон, талия перетянута черным лакированным ремнем так туго, что фигура напоминает восьмерку.
Вот она заметила Анриетту. Привычно покосилась в сторону кассы — администратора не видать. Подруги целуются над образцами кружев.
Сегодня вечером?
Не знаю… Дезире приходит не раньше семи.
Погоди…
Надо обслужить покупательницу. Потом Валери устремляется к главной кассе и о чем-то тихо говорит с заместителем управляющего господином Бернгеймом. Он оборачивается, смотрит издали на свою бывшую продавщицу.
— Подожди меня у выхода. Я только оденусь.
И вот обе, взявшись под ручку, спешат по улице. Валери года двадцать три, а может, и все двадцать семь — не разберешь: у женщин такого типа нет возраста.
— Сперва надо предупредить акушерку. Ты как, можешь идти помаленьку?
Они торопятся. Уже почти стемнело. Улицы вымощены неровным булыжником.
«Третий этаж. Два звонка».
Они звонят два раза. Спускается акушерка в шлепанцах.
— Буду через час.
По дороге Валери уговаривает:
— Вот увидишь, Анриетта, ничего такого страшного тут нет!
— Я все думаю, может, съесть чего-нибудь… Приторно-шоколадный запах. Валери затаскивает спутницу в кондитерскую «Озэ» и выбирает ей пирожное. Вверх по лестнице идти куда трудней.
— Я все думаю, не забыла ли чего. Как будто все есть, что нужно. Валери, может, сразу положить новые простыни?
Кухня, спальня. Над кроватью портрет почтенной старой дамы с несколько высокомерным лицом. Это мать Анриетты; разорившись, она жила на несколько франков в день, но никогда не выходила из дому без перчаток и капора, а если к ней звонили в дверь, спешила поставить на огонь пустые кастрюли.
— Лучше внушать зависть, чем жалость, дочь моя. Все равно помощи не дождешься!
Она умерла. Анриетта, тринадцатый ребенок в семье, одна оставалась с ней до последнего вздоха. В шестнадцать девушка сделала себе высокую прическу, удлинила
юбку и явилась к заместителю управляющего магазином «Новинка» господину Бернгейму.
Сколько вам лет?
Девятнадцать.
Валери из соседнего отдела стала ее ближайшей подругой.
Как-то раз Анриетта приметила у выхода высокого застенчивого парня, скромно одетого, с острой бородкой.
— У него красивая походка. Росту в нем метр восемьдесят пять.
Анриетта совсем крошечная, голова из-за немыслимо пышных волос кажется непропорционально большой, как у куклы.
Она еще носит траур. На ней черная креповая накидка чуть не до пят.
