-- Логман! Тебя Рустам зовет. Твоя очередь дежурить.
Звал его Зарифуллин или нет - неважно: только он пред его очи появится, тот ему сразу задачу найдет. Вариант беспроигрышный. Логман недовольно выполз, а Витя сразу занял его теплое местечко и через минуту отрубился, перед сном успев подумать: "Эх, сколько же горючего уже пожгли на обогрев так и ехать будет не на чем"...
Проснулся он от чувствительного толчка: Логман пихал его в бок, корчась и всем своим видом выражая страдание. Витя, ни слова не говоря, вылез из кабины. Взглянул на часы и отметил, что проспать удалось полтора часа - не густо. Однако уже начинало светать. Изнурённые солдаты, грязные и замерзшие, общей массой лежали в окопах, тесно прижавшись друг к другу. Теперь Поддубный смог рассмотреть и местность, где они находились. Это была голая степь без признаков жилья, кое-где покрытая мелкорослыми деревьями и кустарниками. Прямо перед пушечными стволами находилось шоссе. Куда оно вело и откуда - Витя, естественно, не знал, и, кстати, посчитал излишним даже интересоваться этим.
С рассветом из машин стали выползать "ваучеры". Они долго, одуревшими со сна глазами, оглядывались вокруг. Наконец послышался первый дружеский толчок, смех, гортанный крик и утро ожило. Поняв, что неизбежное произошло, личный состав начал подниматься на обе ноги. А у Вити случилась первая неприятность.
Подошел капитан Донецков и потребовал вернуть банник. Поддубный переадресовал его к Зарифуллину и выбросил этот вопрос из головы. Но через пять минут капитан появился вновь и отчеканил:
- У Рустама банника нет. Куда вы его дели - это не мои проблемы. Наша батарея стоит там. (Он показал). Я жду тебя с банником: ты брал - ты и принеси.
Витя кинулся к Зарифуллину:
-- Рустам! Где банник? Я тебе вчера передал!
-- Витя! Не нагружай! Отдал вчера в руки личного состава. Куда они его подевали - не знаю, - спокойно и устало ответил командир батареи.
Поддубный сразу понял, кого хотят сделать здесь крайним. В части не раз проходили такие номера, но все же лейтенант попытался хоть что-то предпринять.
Он кинулся к первому орудию и узнал, что они отдали банник второму орудию. Второе орудие, что естественно, передало банник третьему орудию. Третье - четвертому. А вот дальше стало интересно. Сержант Карабут наотрез отказывался понимать, что такое банник. Пришлось рисовать на земле схему. Тогда он сказал, что приходил солдат от Донецкова, и они отдали банник ему. У Вити опустились руки. И вспомнилась ему старая институтская шутка: " Сел Славик на берегу реки - и все концы - в воду! Вопрос: сколько у Славика концов?" Где искать эти концы - с тоской думал несчастный лейтенант. Только для того, чтобы не торчать на месте, (а совсем не от избытка интуиции), Витя нашел машину четвертого расчета и заглянул в кузов. Сначала он не поверил собственным глазам: банник лежал на полу, собственной персоной, его даже не удосужились спрятать.
"Это сделал Карабут. Не сам он, конечно, до этого додумался; наверное, Рустам приказал. А измученный ночными работами сержант просто закинул банник в кузов и на этом успокоился. И врать-то, гад, оказывается, научился", радостно и злобно думал Поддубный, распираемый нежданной удачей.
Вытянув банник, он дошел до четвертого орудия и треснул этим предметом Карабута по спине, (не по голове - пожалел).
-- Кто научил тебя врать?! - заорал лейтенант страшным голосом и ударил сержанта по ногам.
Сержант закрутился, но, увидев Витино лицо, посчитал излишним строго хранить военную тайну:
-- Мне командир батареи приказал.
Ничуть не обрадованный своей догадливостью, Витя лично отправился отдавать многострадальный банник в батарею капитана Куценко...
Когда он еще только возвращался, то уже издалека понял, что что-то изменилось. На позиции наблюдалась нездоровая суета. Лейтенант перешел на бег. С левого фланга, из-за кустарника, скрывавшего часть шоссе от наблюдения с батареи, показались автобусы. Первый из "Икарусов" резко затормозил и застыл. В этих автобусах ехали радуевцы и заложники. Все как бы замерло в нерешительности: радуевцы испугались, что их сейчас начнут расстреливать в упор, а федералы не получали никакого приказа и вообще не знали, что им делать. Со стороны ПХД, наконец, волной передался крик: "Пропустить! Пропустить!".
Автобусы неуверенно тронулись. Затем резко дали газу. Витя с большим сожалением подумал: "Вот сейчас разгромили бы их прямо здесь вместе с этими заложниками, и уже можно было бы домой ехать". После ледяной ночи он уже мечтал о доме, о теплой печке, а на заложников, ну чего греха таить, ему было глубоко наплевать. Он представил себе, как бы от снарядов их Д-44 загорелись и взорвались бы к чертовой матери эти автобусы, как выдвинулась бы пехота, посылая пулю за пулей в горящее месиво, и подумал: "Какое красивое было бы зрелище!". А что будет теперь - уже непонятно. "Скорее всего", - опрометчиво решил Витя, - "поедем домой".
В окружающей атмосфере распространялось чувство неудовлетворения: человек боится боя и в тоже время стремиться к нему. В груди возникает такое чувство, как будто случиться что-то очень страшное и в то же время чрезвычайно захватывающее. А молодости, к тому же, свойственно несерьезное отношение к смерти - свою гибель представить ну просто невозможно! И солдаты боя ждали. Ждали, но не дождались. Возник естественный протест: зачем мерзли? зачем всю ночь надрывались, землю мерзлую долбили до посинения?! Как ни странно, но личный состав возвращаться в место постоянной дислокации не жаждал.
А вот лейтенант Поддубный теперь мог со спокойной душой залезть в теплую кабину, и ждать, абсолютно ничего не делая, когда бригада двинется домой. Пришлось, правда, еще пару раз строиться: кто-то важный из верхов прилетал на базу с неизвестной целью. Ледяной ветер не унимался, и приятными эти построения назвать было никак нельзя.
Ожидание перемен несколько затянулось, но, наконец, в четвертом часу пополудни тронулись. И сразу произошло ЧП: на мостике, не справившись с управлением, механик опрокинул БМП в кювет. Вокруг машины суетились люди, мельтешил полковник Егибян. Так как колонна замерла, Витин водитель быстро смотался к месту происшествия и вернулся с сообщением, что задавило срочника. Только он запрыгнул в кабину, как впереди стоящая машина взревела и тронулась вперед. Проезжая через мостик, Поддубный разглядел неподвижную фигуру в нелепой позе, отложенную в сторону, дабы не мешала реанимировать технику, и со смешанным чувством подумал: "Вот и первая потеря в нашей части - и, как и следовало ожидать, нелепая".
В кабине "Урала" вместе с Витей помещалось еще четверо. Теснота было ужасной. Зато тепло. Планшетку Витя не снял, она давила ему в бок. Под сиденьем лежал вещмешок со всем, чем положено и мешался под ногами. Слева от лейтенанта сидел Логман, а справа - маленький сморщенный контрактник бандитского вида. Для начала Витя, как говорится, закемарил, потом очнулся и вгляделся в дорогу: она показалась ему незнакомой. Смутное чувство тревоги кольнуло слегка сердце, но лейтенант подумал, (сознание подбросило успокаивающую мысль), что ночью просто было плохо видно, поэтому-то он и не узнает дороги. Проносились мимо заснеженные поля, грязные черные лужи с разбитым льдом; уходили вдаль маленькие незнакомые поселки со стоящими вдоль улиц обитателями, привлеченными необычным зрелищем.
