Не вспоминай, как желанна отрада —
С кем-то разделишь отраду свою,
Не вспоминай обо мне ты, не надо —
Вспомни… вот эту думку мою!
Если просят вспомнить только «думку мою», если спокойно говорят, что «с кем-то разделишь отраду свою», то этим выражают все же сдержанность в отношениях, а может, и более того — холодноватость. И в другом стихотворении поэт воспевает близость духовную, идейную:
Дух… свободный свободного духа
Поймет и украдкой заплачет.
Но какой торжественно-приподнятый, величавый зачин у этого стихотворения:
Эй ты, девчина, цветик лилея,
Вольная птица грустной землицы!
«Вольная птица» из соколиной стаи, из кружка передовой белорусской молодежи — это еще просто соратница по борьбе, товарищ по духу, «цветик лилея» — тоже лишь признание красоты своей единомышленницы.
С Владкой Станкевичанкой поэт познакомился в Вильно, когда ей было 18 лет. Ходил с ней как-то в театр, проводил на отдаленный Антоколь, где она тогда квартировала, а наутро переслал ей «Снег» — первое посвященное ей стихотворение. Но за четыре года — к лету 1913-го — в отношениях Купалы и Станкевичанки мало что изменилось. Они оставались преимущественно деловыми — об этом свидетельствует и сама Владислава Францевна: «Мне довольно часто, — вспоминает она, — приходилось развозить или разносить литературу. В то время я работала учительницей в Вильно. В воскресенье или в какой-либо другой день доводилось переходить с места на место, набрав с собой белорусских газет, календарей, книг. Моим компаньоном и помощником в этом деле часто был Янка Купала. Мы с ним побывали на месте, где жил Франтишек Богушевич — в Ошмянском уезде, близ местечка Жупраны. Часто мы наведывались и в Лидский уезд, где проживала Тётка». Тётка вернулась из эмиграции в 1911 году — значит, у нее, как и на родине Богушевича, Купала со Станкевичанкой бывал после своего первого приезда в Вильно. Бывал до Окопов, до лета 1913-го, которое звало поэта в Малые Бесяды грудным, высоким голосом Владки. Владка хорошо пела белорусские песни, которые так нравились Купале. Но вот нравилась ли ему певица, поэт еще не задумывался. В сердце и в глазах у него была другая, та, которая вошла в его жизнь с белых ночей Петербурга. Нет, гораздо раньше — с его первого утра в Вильно, с памятного купальского праздника 1912 года.
Вообще же в третье окоповское лето Она грезилась Купале в образе Славиры из черновика «Сна на кургане»; а в этом зыбком образе легко угадывается облик самой Павлины Меделки, особенно с того фото, где она присела в креслице, чуть опершись подбородком на правую ручку. Смотришь и думаешь, не сама ли это Славира, о которой Купала писал: «…Воздушное создание в женском образе, чуткая, словно цветочная пыльца, к малейшему дуновению ветра, красоты неописанной, неземной, наряд ее — будто сотканный из золотых паутинок, на темно-золотистых волосах — вечный венок из незабудок и ржаных колосков».
Владка Станкевичанка танцевала в Вильно на белорусских вечеринках в паре со студентом химико-технологического училища Юревичем, который, как говорится, света белого из-за нее не видел. Сама же Владка млела по Чесю Родзевичу, танцору куда более ловкому, нежели Купала. Купала если и танцевал, то одну лишь полечку, да и то «дробненько». Владка в танце была размашистой: лихо отстукивала каблучками, щеки разгорались ярче цвета макового, ярче огненной ее — полосатой и широкой — юбки. Вставали перед поэтом в Окопах вечера Петербурга и Вильно, однако не Владку-плясунью искал он, выискивал на них глазами другую, ту самую…
Губки у нее — малина,
А лицо — лилея.
Глянут звезды-очи —
На земле светлее.
Думая и помня об одной (а это подтверждает и посвящение поэмы «Бондаровна» Ей, Меделке, оставшееся лишь в черновике произведения), Купала создавал в Окопах образы трех разных женщин.
Бондаровна — героиня одноименной поэмы и народных легенд — не покорялась пану-магнату, не становилась его любовницею-рабою и погибала. И возникла о Бондаровне в народе песня. И поднимался народ, восставал, чтоб отомстить пану за свою дочь, за надругательство над нею.
Наталка в «Могиле льва» — образ более сложный. Полюбил Наталку Машека, быть бы вскорости их свадьбе, да погнал Машека вниз по Днепру плоты. А Наталку возьми да и смани проезжий пан — увез как жену с собою. И вот их карету в лесу на большой дороге перенимает разбойник Машека. Пана он тут же убивает, а Наталку силой тащит в свою берлогу. Там натешился вдоволь, уснул. Наталка же… Наталка вонзает в сердце Машеки его же разбойничий нож. И вовсе не на
