Это, однако, не помешало Сергею позвонить мне и пригласить меня пообедать с ним на следующий день. Я подумала: «Почему нет?» Роман имел репутацию волокиты, но о Сергее я ничего не знала, мы просто пошли в «Русскую чайную», недалеко от «Голоса Америки».
Это был очень приятный обед. Сергей говорил о своей работе и о сыне Денисе, мать которого, первая жена Сергея, умерла при родах. Он проводил меня до моей работы и в тот же день вернулся в Вашингтон.
«Какой интересный и культурный человек, — думала я, — жаль, что он живет не в Нью-Йорке». Он позвонил на следующий вечер, чтобы поблагодарить меня за то, что согласилась с ним пообедать, и попросил принять от него маленький подарок — пару теплых перчаток: провожая меня после обеда, он заметил, что я без перчаток и мои руки мерзнут.
Тронутая этой неожиданной заботой, я позвонила ему, когда получила по почте его подарок. Никогда я не видела таких великолепных, дорогих, подбитых мехом кожаных перчаток! В них было действительно очень тепло.
Через несколько дней Сергей позвонил и сообщил, что приезжает в Нью-Йорк на уик-энд. Не могу ли я поужинать с ним в субботу и пообедать в воскресенье? Я начала понимать, что Сергей решил серьезно за мной ухаживать, и приняла оба приглашения. Почему бы не завести «роман» с очаровательным, культурным, хорошо воспитанным мужчиной?
Эйб был обрадован, услышав о Сергее. «Иди, иди. Он вдовец, он наверняка хочет на тебе жениться. А если он тебе нравится, так еще лучше: мы можем начать оформлять развод».
«Не так быстро, — запротестовала я. — Я только что его встретила... это всего-навсего приглашение в ресторан!»
Но Эйб оказался прав. Во время ужина в дорогом ман-хэттенском ресторане Сергей был ко мне очень внимателен. Он отвез меня домой на такси, поцеловал обе руки при прощании, а во время обеда на следующий день сделал мне предложение. Очень формально, очень корректно он сказал, что полюбил меня, что я именно та женщина, которую он ждал все эти одинокие годы вдовства. Ему сорок восемь лет, у него хорошая работа в Вашингтоне, он может обеспечить мне и моей дочери достойный дом и достойную жизнь. И Сергей попросил меня серьезно подумать над его предложением. Он также смел надеяться, что я отвечу взаимностью и с радостью разделю с ним свою жизнь.
Все это было сказано спокойно, но проникновенным голосом, без взрывов страсти и отчаянных криков «Ах, я тебя люблю!». Это было самое обстоятельное предложение брака из девяти, которые мне делали в течение моей жизни. Тем не менее...
«Но я замужем», — сказала я. Он посмотрел на меня и спросил: «Но любите ли вы своего мужа?» Что я могла сказать? Счастливые замужние женщины не принимают приглашения на обед от одиноких мужчин, с которыми они познакомились на вечеринке. «У нас "современный брак", — смело ответила я. — Мой муж и я — друзья, и мы семья ».
«А ваш муж действительно вас любит? — продолжал Сергей. — Вам нравится такая жизнь?»
Я начала чувствовать себя неловко. Сказать ему правду значило бы поощрить его ухаживания, дать ему надежду. Я находила Сергея очень привлекательным, но это становилось уж как-то слишком серьезно. Я произнесла обычные банальные фразы: я очень польщена его предложением, он очень интересный и очаровательный мужчина, но... я совсем не несчастлива в своем браке.
Сергей, вероятно, ожидал услышать нечто подобное. Хотя он выглядел разочарованным, он явно был готов к долгой осаде и уже почти выработал стратегию ухаживания за мной.
«Все, о чем я прошу сейчас, — сказал он, — это чтобы вы серьезно обдумали мое предложение. Можете мне это пообещать?»
«Да, я обещаю», — ответила я.
«Я очень благодарен. Я знаю, что вы не только красивая, но и очень великодушная и отзывчивая женщина», — сказал Сергей. Я не ожидала такой реакции.
По дороге обратно в «Голос Америки» мы говорили о вашингтонской политике, о моей дочери и о том, как ему хотелось бы с ней познакомиться. Я испытала облегчение, почувствовав, что никакого давления нет — казалось, он просто радовался тому, что он со мной. Когда мы прощались, Сергей попросил разрешения позвонить мне через пару дней. «Конечно», — ответила я.
Я получила красивый шелковый шарф из модного магазина с нежной запиской, вложенной в пакет. Сергей звонил из Вашингтона три-четыре раза в неделю: «Просто хотел услышать ваш чудесный голос... Расскажите, что вы делали сегодня».
«Это очень умный человек, — заметил Эйб. — Он ухаживает за тобой старомодным образом, вы оба русские, так что, я думаю, это даже лучше».
И действительно, мы оба были очень русские. Хотя Сергей стал гражданином Германии, а я думала, что стала настоящей американкой, наши корни уходили глубоко в русскую культуру. Когда мы были вместе, мы чувствовали себя «дома», на знакомой почве, образованной детским воспитанием и русской школой. Сергей избежал травм Гражданской войны и жизни при советской власти, но мы оба знали, что такое пережить социальную дезориентацию, потерю привычной комфортабельной жизни и определиться в новых условиях новой страны.
Шли недели, и я все глубже вовлекалась в эту игру Сергея в погоню и завоевание. Я все больше узнавала о его семье. Отец Сергея, Осип (Иосиф) Якобсон, происходил из маленького еврейского местечка в Западной России. Он переехал в соседний город в возрасте пятнадцати лет, чтобы поступить в русскую гимназию, жил в семье русского купца и учил его детей в обмен на стол и кров. Оттуда он поехал в Ригу, поступил в Рижский политехнический институт и закончил его с дипломом инженера-химика. Ему предложили работу на одном из крупных промышленных предприятий около Москвы, но вскоре он основал собственное дело. Он открыл небольшую контору по экспорту-импорту в Москве, торгуя чаем и продовольственными товарами, привезенными с Востока.
В это время Москва открывала перед предприимчивыми и энергичными людьми широкие перспективы. Осип скоро стал купцом первой гильдии и расширил свое дело. Он женился на Анне Вольперт, которую встретил в Риге во время одной из своих поездок туда. Она происходила из семьи купца, немецкого еврея, знала русский и была женщиной умной и строгих правил. Они поселились в Москве в большом доме, где располагались и конторы, и жилые помещения.
У Якобсонов было три сына. Роман, первенец, был всегда любимцем матери и оставался им до ее смерти. Сергей родился четыре года спустя и вырос в тени своего блестящего старшего брата. Младший, Михаил, впоследствии погиб во время немецкой оккупации Франции.
Несмотря на значительное богатство семьи, как рассказывал мне Сергей, детей не баловали: им давали еженедельно небольшую сумму карманных денег, на которые они покупали билеты в театр и на каток. Это должно было научить их знать цену деньгам, но не научило. И Роман, и Сергей абсолютно не интересовались деньгами и не умели и не хотели их считать. Они засовывали в карман мелочь вместе с купюрами высшего достоинства и никогда не знали, сколько у них денег или сколько они потратили.
