Семья Якобсонов в Москве вела спокойную зажиточную жизнь. У них были повар, горничная и немецкая гувернантка. Мальчиков учили музыке и танцам, чего требовал тогдашний этикет. Лето проводили в деревне, неподалеку от Москвы, чтобы Осип мог приезжать в свободные от работы дни. Это было беззаботное время катания на велосипедах, игры в теннис и визитов к соседям. Больше всего Сергей винил революцию в том, что она лишила его радостей тенниса.
Романа и Сергея учили сначала дома, а потом записали в частную гимназию для мальчиков — Лазаревский институт восточных языков, основанный армянским купцом для детей национальных меньшинств. Когда Сергей поступил в школу, он был единственным неармянином в классе. Хотя «Отче наш» читали по-армянски, Сергей получил основательное традиционное русское образование. Их мать считала, что ее мальчики должны учиться только на пятерки, и они легко справлялись с этой задачей.
По мере углубления наших отношений я узнавала все больше о его детстве и юности. Вся семья регулярно ходила в московские театры, оперу и на концерты. Родители устраивали вечера с игрой в карты со своими друзьями, в числе которых был московский юрист Юрий Каган, чьи дочери, Лиля и Эльза, стали потом возлюбленными двух знаменитых поэтов — Владимира Маяковского в Москве и Луи Арагона в Париже. Сергей показал мне старую фотографию, где изображена группа нарядно одетых детей, торжественно позирующих фотографу вместе с мамами и гувернантками. Уже видны были их характеры: Лиля очень строгая, с большим самообладанием, хорошенькая и своенравная Эльза и серьезные мальчики Якобсоны, Роман и Сергей.
Довольно рано, еще подростком, Роман стал участвовать в жизни авангардной московской молодежи. Много позже, когда я стала делиться с матерью Сергея своим беспокойством по поводу поведения Дениса, она прервала меня и сказала: «Дорогая, ваши проблемы не идут ни в какое сравнение с тем, что пережила я, когда Роман был в этом возрасте. Однажды друзья позвонили мне и сказали, что Роман гуляет по Красной площади, раскрасив лицо в ярко-желтый цвет! Какой позор для семьи уважаемого коммерсанта!»
В молодости Роман писал стихи, потом подружился с Владимиром Маяковским, и они оба стали членами дружеского кружка, образовавшегося вокруг Лили и Эльзы. Роман учился в Московском университете, изучал филологию. Деловые друзья его отца подшучивали, что Осип Якобсон, должно быть, действительно очень богат, раз может позволить себе роскошь дать сыну возможность изучать такой ни к чему не пригодный предмет. Но когда разразилась революция, было уже неважно, кто что изучал.
Сергей успел закончить Лазаревский институт до того, как семья, потеряв все нажитое, бежала из большевистской России. Они поселились в Берлине, а Роман оставался в России до 1924 года, потом преподавал в Пражском университете, а перед Второй мировой войной переехал в США.
Когда я впервые встретила Романа, он преподавал в аспирантуре Колумбийского университета на кафедре чешского языка, но очень скоро перебрался в Гарвард, где стал профессором на кафедре славянских языков и литератур, а также преподавал лингвистику. Потом он добавил к этому послужному списку статус профессора Института общей лингвистики Массачусетского технологического института. Роман был неутомим в погоне за степенями и наградами. Ко времени своей смерти он получил двадцать шесть почетных степеней в университетах, разбросанных по всему миру. И он их заслужил — он внес существенный вклад в самые разные области знания. Романа считают отцом-основателем Пражской лингвистической школы, его новаторские исследования природы языка революционизировали изучение лингвистики и технику связи. Он основал также Американскую школу лингвистики.
Для многих русских эмигрантов Берлин был первой остановкой на долгом пути изгнания. Для Якобсонов травма этого переезда была смягчена тем, что у них сохранялись связи с немецкой семьей Анны, члены которой когда-то часто навещали Анну в Москве. Хотя огромное состояние Осипа пропало, сам он смог начать все сначала, возобновив свои старые берлинские деловые связи.
В 1920-х годах Берлин был оживленным центром авангардного искусства, литературы и музыки, и русские изгнанники внесли в это свой вклад. Советские границы еще не были наглухо закрыты, и многие русские знаменитости, еще не решившие, эмигрировать им или оставаться в России, ездили в Германию и обратно. Борис Пастернак, Илья Эренбург, Андрей Белый, Василий Кандинский и многие другие никак не могли определиться, что им делать дальше, где жить. Одни в конце концов вернулись домой, другие остались за границей. В то время русский Берлин собрал целое созвездие талантов. Работали издательства, писательские клубы, политические организации, художественные галереи, балетные труппы, три русских театра и множество ночных клубов. Выходило сорок русских журналов, а русское издательство «Петрополис» выпустило больше тысячи книг.
Сергей активно включился в эту бурную культурную жизнь. Он учился в Берлинском университете и подрабатывал тем, что писал и продавал статьи в журналы на любые темы: от «Как правильно играть на скрипке» до «Как устроить Вашу кухню». Роясь в книжных магазинах, он нашел и позже опубликовал несколько важных писем Пушкина, Аксакова, Тютчева и Толстого. Он встречался с высланными из советской России философами, такими как Семен Франк и Николай Бердяев, а в Русском институте слушал лекции известных историков Мельгунова и Кизе-веттера.
Сергей женился на своей первой жене, Любе, после получения докторской степени по европейской истории. Семья Любы не приветствовала этот брак с молодым интеллигентом без постоянной работы в такие неопределенные времена, но он скоро стал писать статьи для «Детской энциклопедии», выпускаемой в Лейпциге. Работой этой он занимался недолго. Приход к власти Гитлера, которого сначала не принимали всерьез, обернулся в начале 1930-х годов настоящим бедствием. Сергей решил, что из Германии пора уезжать...
...Вооруженные рекомендательными письмами к ведущим английским историкам Тойнби, Гучу и Пейресу, молодые супруги эмигрировали в Англию. Было трудно. Языка они не знали. Сергей вынужден был говорить с пограничником по-немецки. «Я знаю только несколько слов по-английски, — сообщил он ему. — Когда мы играли в теннис, мы считали по-английски; а кроме того, могу сказать: love, twenty, forty, deuce... »[ 18 ]
Пограничник посмотрел на него: «Где это вы играли в теннис?» Сергей ответил: «В России».
«В России? — переспросил тот. — Мы приветствуем вас в нашей стране! Пожалуйста, проходите». Любой человек, игравший в теннис в России, непременно должен был быть джентльменом и потому имел полное право въехать в старую добрую Англию.
