Ландау своим ученикам всегда говорил: «Бойтесь растратить отпущенное вам время на мелкие, недостойные человека дела». И ещё Дау глубоко верил, что человек рождён для счастья на земле. Человек сам должен научиться быть счастливым. Дау был учителем, что называется, с большой буквы. Он стремился научить всех быть ещё и счастливыми. Его всегда будоражила мысль — как сделать, чтобы на свете было как можно больше счастливых людей.
— Дау, эта совсем молоденькая девушка, зачастившая к тебе, неужели она физик?
— Это моя новая ученица, и учу я её счастью. Она страстно влюблена, а её возлюбленный жениться не хочет. Я помогаю ей женить его на себе.
— Как? Ты способствуешь открытию мелкой лавочки? — Понимаешь, Коруша, здесь такая ситуация, что его надо женить для его же счастья.
Несколько месяцев спустя сияющий Дау мне сообщил: «Коруша, они уже поженились. Я был у них в гостях. Более счастливого мужа не встречал!».
Как-то вечером в конце войны к нам зашёл Алиханьян, сели ужинать. Дау вскочил, сказав: «Артюша, я больше не могу переносить твоего кислого вида! Хочу видеть тебя счастливым! У тебя есть все для счастья! Столько девушек мечтает о твоём внимании. Нита сейчас уже живёт в Москве. Ты ей звонил?».
— Ну что ты такое говоришь, Дау. А вдруг к телефону подойдёт Митя?
— Митя сидит за роялем и телефонных звонков не слышит. Тогда это я сделаю я. Кстати, я и Мити не боюсь. Нита физик, она не работает. Митя слишком переполнен музыкой, а вдруг она скучает?
Дау подошёл к телефону, под диктовку Артюши набрал номер: «Ниточка, приветствую вас в Москве. Говорит Дау. Сейчас у меня сидит Артюша и очень скучает. Если вы свободны, приезжайте к нам ужинать. Коpa очень хочет с вами познакомиться. Ваш шофёр знает, где наш институт. Квартира два. Мы вас ждём».
Минут через 20 к нам приехала Нина Васильевна Шостакович, жена знаменитого композитора: золотоволосая с золотистыми глазами. Ужин прошёл очень весело. Алиханьян — сиял! Вся наша квартира наполнилась звонким смехом Ниточки (так её называли все). Как красиво она смеялась. Впервые я слышала в смехе и звон хрусталя, и переливы серебряных колокольчиков. Алиханьян поехал её провожать. Проводив гостей, Дау рассказал мне, что Артюша впервые увидел Ниту, сбегавшую по лестнице Ленинградского университета к своему жениху Шостаковичу, поджидавшему её. Она весело смеялась и навек покорила Артюшу.
Нита — физик. Она кончала физфак в Ленинграде, была влюблена в своего жениха, который ещё мальчиком стал знаменитым композитором. Вскоре они поженились.
Артюша встречался с разными девицами, но своей первой любви был пылко предан все годы, вероятно, поэтому он не женился.
— Дау, но Нита этого стоит. Как смеётся! Тряхнёт головой, отбросив золото волос, и зазвенел хрусталь с серебром колокольчиков. Она бесконечно обаятельна.
На следующий день Алиханьян просто ворвался к нам: «Кора, Дау, Ниточка согласилась сегодня поужинать в ресторане, если будете вы и Дау! Нас угостят замечательным шашлыком по-карски. Я уже все заказал!».
Я Ниту искренне полюбила. Она у нас стала часто бывать. Её младшему ребёнку Максиму исполнилось 7 лет, и она поступила работать к Алиханьяну. Его лаборатория находилась на территории «капичника». Это были годы, когда Сталин нашёл в музыке Шостаковича что-то несовместимое с социализмом. Она была «слишком» революционной. Звуки сатанинской силы чего-то требовали, куда-то звали. Но главное было в том, что Запад называл его гением века в музыке. В ответ на это Шостаковича лишили основной зарплаты, а к его произведениям цензура стала так придирчива, что пришлось начать преподавание в консерватории, чтобы содержать семью. Ниточкина зарплата понадобилась.
Меня всегда тревожил аппетит Дау. Он очень мало ел. Бывало, в зимнюю пору достанешь свежую клубнику, поставишь перед ним: «Даунька, пожалуйста, съешь!».
— Подожди, Коруша, возможно, я её съем, но позже.
Гости к обеду и ужину всегда меня радовали. Это прибавляло Дау аппетита. Раньше всегда у нас обедал Артюша. Теперь он приходил вместе с Нитой, ведь они работали у нас в институте.
В один прекрасный день мне удалось купить в комиссионном магазине импортный холодильник. Нита, увидев его, просто ахнула:
— Кора, откуда у вас холодильник?
— Из комиссионного. Хотите, я и вам куплю.
— Разве это так просто?
Когда мы с Нитой привезли им домой холодильник, Митя, конечно, сидел, уткнувшись в рояль. Когда же до его сознания дошло, что в их быт входит холодильник, он вскочил, бросил ноты на рояль, удивлённо и радостно сказав: «Неужели я теперь смогу есть твёрдое сливочное масло!».
На семейных торжествах Шостаковичей всегда присутствовали Дау, я и Артюша. Митя никогда не угощал гостей своими произведениями. Всех притягивал роскошно сервированный стол. Сменялись разнообразные блюда и пироги, вызывая возгласы восхищения. Иногда в разгар веселья появлялся Максим в длинной ночной рубашке. Митя устрашающе громко говорил: «Нита, я давно говорю, Максима надо сдать на базу! На базу его! Если он не спит, безо всяких разговоров — сдать его на базу!». «База» заставляла малыша очень быстро залезать под одеяло.
Дау так понравилась реакция Максима на «базу», что он на следующее утро тоже пообещал своего годовалого сына сдать на «базу». Эта шутка повторялась до автомобильной катастрофы.
Часто после работы Нита и Артюша заходили к нам. Все вместе ходили в кино, театры, рестораны. Наконец, с Нитой я побывала в Большом театре на «Спящей красавице» и других спектаклях. А Митя много работал. Он всегда был переполнен музыкой и без рояля не мог.
Был такой случай, когда он переехал из Ленинграда в Москву, а Нита ещё не вернулась из эвакуации. Прошёл слух, что Шостакович один и плохо устроен (хотя квартиру ему дали хорошую). Из Союза композиторов приехала комиссия, чтобы проверить эти слухи. На звонок в дверь Митя вышел сам, став на пороге, чтобы не дать войти в квартиру, и стал уверять, что ему ничего не нужно, он благодарит и категорически отказывается от всякой помощи. Члены комиссии были настойчивы и в квартиру вошли: в совершенно пустой квартире стоял рояль со стульчиком, около рояля — газеты вместо постели, на окне — бутылка из-под кефира. Митя был смущён и растерян: начнут устраивать его быт, следовательно, мешать, а ему ведь нужен только рояль!
Казалось, Митя не замечает отсутствия Ниты. Он был рад, что она стала работать. Хозяйство вели две домашние работницы. Быт Ниту никогда не интересовал. Когда мне случалось заходить к Ните запросто, Митя с грустной неудовлетворённостью вставал из-за рояля. Был всегда очень застенчив и как бы растерян.
Как-то из института Дау пришёл вместе с Нитой. Он разводил руками в недоумении, говоря: «Нита, Долматовский очень плохой поэт, почему Митя должен писать музыку на его стихи?».
