о том подумали. Решили:
— Ну ладно, последний заход.
Дотащились они до дубовой рощи. И правда, вот он, свежий след от лошадиных копыт.
Поднялся дух в итальянцах.
— В наших жилах римская кровь! Вперед!
Втянулись они своей офицерской колонной в лес.
И вдруг слева и справа налетели на них партизаны. Крики, свист, стрельба…
Туда итальянцы, сюда, да где там — они в окружении.
Согнали партизаны плененных в кучу. Стоят они, по-итальянски носы повесив. А где же тот, Наполеонов посыльный?
Смотрят — стоит он в первом ряду партизан, ручкой им нежненько машет:
— Приветствую вас, господа офицеры! Будем знакомы — штабс-капитан Александр Самойлович Фигнер.
Солдатское превосходительство
В бою под солдатом драгунского полка Ермолаем Четвертаковым была ранена лошадь. Четвертаков попал в плен. Привезли его в Гжатск. Из Гжатска солдат бежал.
Оказался он в тех местах, которые были заняты неприятелем.
Пришел драгун в деревню Басманы. Видит — крестьяне воинственны, французов чумой ругают. Злобой мужик кипит.
Тут-то и пришла Четвертакову мысль поднять крестьян на борьбу с французами, создать партизанский отряд. Заговорил.
И вдруг крестьяне замялись. Мол, неизвестно, откуда прибыл солдат. Как знать, что из того получится.
Лишь один молодой рябоватый парень пошел за драгуном.
Поехали они вместе в деревню Задково там поднимать крестьян. По дороге встретили двух французов. Убили. Потом еще двоих встретили. И этих прикончили.
— Ух ты! Двое — и вдруг четверых! — подивились крестьяне в Басманах.
— А если четверо — то получится восемь!
— А если восемь — то будет шестнадцать!
Заволновались в Басманах: а вдруг как мужики из Задкова прежде их создадут отряд?
— Давай возвращай драгуна!
— Сами желаем иметь отряд!
Вернулся в Басманы драгун. Извинились сельские жители.
— Не обижайся. Хотели тебя проверить, — схитрили крестьяне, — стоящий ли солдат.
Сразу же более двухсот мужиков дали свое согласие быть у него в отряде. Это стало началом. Вскоре со всей округи свыше четырех тысяч крестьян собралось под командованием Ермолая Четвертакова.
Стал Четвертаков признанным командиром. Порядки в войске завел военные: караулы, дежурства и даже учения. Следил строго, чтобы головы крестьяне держали высоко, животы не распускали.
— Да ты что — полковник? — смеются крестьяне. А сами довольны, что крепкой руки начальник.
— Что там полковник — сам генерал! Ваше превосходительство!
Жили крестьяне по-прежнему в селах. Поднимались они по тревоге, когда возникала нужда…
Едет французский отряд по русской дороге. Обоз, но с большой охраной. Порох доставляет для армии. Кони пушку везут впереди. Это чтобы пугать крестьян, ну и себя, французов, конечно, подбадривать.
Звенят, гудят, переливаются на церковных звонницах колокола. То медью ударят, словно в набат, то трепетно, тонко зальются. Приятно французам слушать.
Вот здесь отгремели. Ушли за бугор — там тоже деревня и церковь. Подхватились и слева и справа. Идет от села к селу перезвон. Эка приятные звуки!..
Продолжают французы свой путь. Слушают звонкую прелесть. Идут и не знают того, что это не просто звон — это голос для них прощальный, погребальный, выходит, звон.
Четвертаков использовал церковные перезвоны как сигналы для своих отрядов. Это не только сигналы тревоги. В каждом переливе свои команды. Слушай внимательно — будешь знать, куда идти и где собираться.
Продолжают французы свой путь. А в это время из разных окрестных сел выходят уже отряды. Приказ — собраться сегодня им у ручья, у Егорьевской балки.
Подошли французы к ручью — крестьяне со всех сторон. Несметно. Черно от кафтанов. Конный виден в крестьянских рядах — наверно, начальник.
Скомандовал конный. Бросилось воинство на французский обоз. Растерялись солдаты, что были с пушкой: куда же палить? в какую же сторону? Всюду крестьяне. Стрельнули в конного, в старшего. Да, к счастью, того, перелет.
Выстрел был первый, он же и последний. Не успели французы сунуть новый заряд. Ноги крестьянские быстры, руки проворны и очень цепки. Пушка, обоз и солдаты — все через минуту в крестьянских руках.
Возвращаются партизаны с отважного дела домой. Едет на коне солдат Четвертаков Ермолай… Как там тебя по батюшке? Эх, можно, пожалуй, без батюшки. Ермолай Четвертаков — генерал крестьянский. Его солдатское превосходительство!
Василиса Кожина
Баба есть баба. Впрочем, не всякая.
Василиса Кожина была женой деревенского старосты. По-бабьи она проворная. В избе чисто, дети накормлены, скотина в хлеву в довольствии.
Да не только этим Кожина славилась. Муж у нее хоть и староста, да то ли с ленцой, то ли просто не очень проворный мужик. Вот и сложилось так, что по всяким делам крестьяне ходили не к старосте, а к женке ленивого Кожина.
Оказалась старостиха первой в селе фигурой.
Баба она дородная, баба она степенная. И посмотреть на такую приятно, и услышать умный совет.
В общем, довольны крестьяне. Жаль, что женщин в старосты не избирают.
И вот накатилась война с французами.
Бегут к Василисе крестьяне:
— Как же нам быть?
— Бить нежданных, непрошеных, — отвечает им Кожина.
Смотрят мужики на нее недоверчиво: не шутит ли баба?
— Что же мы — войско?
— А где ружья?
— Где сабли?
Короче, впервые совет Василисы был для крестьян ничто. Посмеялись, и только.
Тогда собрала Василиса баб помоложе. Создался женский отряд. Без ружей, без сабель. Вилы, простые рогатины — вот все, чем богаты бабы.
Уходят крестьянки в соседний лес. Смеются крестьяне:
— Аники-воины!
— Бонапарту схватите в плен!
Впустую, конечно, ходили вначале по лесу бабы. Но вот наступил день, когда поймали они француза. Тянут трофей в село.
Глянули мужики, так и ахнули. Ходят вокруг француза, смотрят, не верят своим глазам:
— Гляди, настоящий!
— С усами!
— И сабля, смотри, была. И ружье!
Висит оно теперь на плече у Кожиной. Сабля у рыжей молодки в руках.
Торжествуют, сельские женщины:
— Ага!
— Не верили!
— Вот вам мужская работа!
— Ну, посмотрели? — спросила Кожина. — Теперь собирайтесь, очередь, значит, ваша.
— Подумаешь — раз повезло!
— Скопом штуку одну споймали.
— Ну меньше, ну больше одним — французская армия от этого, что ли, убавится?!
— Дурни! — ругнулась Кожина.
После первой удачи дело у женщин пошло успешнее. Второй, третий, четвертый француз попался.
Ружьишками женщины обзавелись. Василиса Кожина ходит теперь в шинели. Сабля гусарская сбоку висит.
Отводят женщины пленных в уездный город Сычевку. Слава о них гремит.
Задумались теперь мужики. Завидно им, глядя на женщин.
— Эх, зря мы тогда не поверили!
— И нам бы теперь почет.
Пересилили они мужское свое упрямство. Стали являться к Кожиной, проситься в отряд.
— Ну что же, надо подумать, — отвечает с улыбкой им Кожина. — Тут как присудит наш бабий сход.
Сход порешил мужиков принять. Давно ведь
