В эту минуту Федор люто ненавидел жену. Долгие дни скитаний он скрашивал только мыслями о ней. В редкие часы призрачного покоя, когда казалось, что опасность миновала и под ногами монотонно тараторили вагонные колеса, Федор думал о Вере, о предстоящей встрече с ней. Это, конечно, случится ночью. Она выбежит на крыльцо — горячая, заспанная, счастливая — и повиснет у него на шее. Он поднимет ее на руки и внесет в дом. Как тогда, после свадьбы. Он не скажет ей, что дезертировал с фронта. Сначала не скажет. Что-нибудь придумает, а потом… потом… И тут начинались эти мучения. Что будет, когда она узнает правду? Хорошо, если согласится молчать. А может и выдать. Был бы ребенок, ради него… Что же ожидает его за воротами родного дома? Все тот же проклятый, сосущий душу страх?
К концу пути Федор настолько одичал, отощал и отупел, что уже не думал ни о чем. Только бы выжить. Добраться невредимым и невидимым до дому. Тогда все ужасное останется позади, за спиной…
Он приехал в Малышенку вечером. Обойдя райцентр стороной, вышел на большак и зашагал, торопя и подгоняя себя. Временами он бежал. Задохнувшись, переходил на шаг и потом снова бежал.
И вот когда он у цели, дошел до родного порога…
— Спешишь донести, сука! — злобно выкрикнул он. — Шкуру спасти. Прославиться. А меня в расход… — и задохнулся от ярости.
Она молчала и не мигая глядела на него. Ему страстно хотелось причинить ей боль, заставить ее мучиться и плакать, кинуть под ноги и с наслаждением бить, давить, топтать ее.
Сжав кулаки, Федор медленно пошел к ней. А она хоть бы шелохнулась. Стояла неподвижно и по-прежнему смотрела на него. Подойдя ближе, он заглянул ей в глаза и содрогнулся, увидев там презрение и ненависть…
Федор остановился.
— Ну иди, иди сюда. Кричи. Ругайся. Можешь даже убить меня. От этого ничего не изменится. Ни-че-го. — Сглотнула душившие ее слезы. — Думаешь, о себе пекусь? Глупый. — Голос Веры вдруг обмяк. — О тебе. Куда ты пойдешь? В бандиты? А что будет с твоими родителями? Со мной? Ты же клялся… Помнишь? И я поверила. Жалкий трус! Иди! — крикнула она. — Иди, куда хочешь! Заползай в щель, мокрица! Ну, ползи. Чего ждешь?
— Не ори на меня! — Лицо Федора перекосилось. Он, как перед прыжком, весь подался вперед. — Ты там была? А? Видела, как убивают? Одной миной шестерых. Танки давят людей, как букашек. Все в крови. Все горит… От нашего взвода трое осталось. Я не хочу, чтобы меня давили. Не хочу умирать. Не хочу! Не хочу! Не хочу-у!! — истерически выкрикивал он.
— А другие… те, что остались там… они, думаешь, хотят? Мерзавец!
Вера повернулась и торопливо пошла к избе.
— Погоди! Вера! Постой!
Она ускорила шаги. Федор затрусил следом. Догнал. Забежал сбоку, норовя заглянуть в глаза. Она отвернулась. Он схватил ее за рукав.
— Стой же.
Вера остановилась.
Теперь он смотрел на нее с мольбой и страхом, как побитая собака. Вот плечи его дрогнули. По небритым щекам потекли редкие, мутные слезы. Он смахнул их ладонью и прерывисто заговорил:
— Как это так… Сам не знаю. Испугался смерти. Всех предал… Родину, товарищей, тебя… Все как во сне. А ведь не думал. Честное слово, не думал! Не хотел. — Скрипнул зубами, выругался. — Один попался такой приятель — сволочь, подговорил. Сбаламутил. Послали нас за Волгу. С донесением. Мы сдали его и… Он попался в Перми, на вокзале. Я хотел сам заявиться к коменданту. Не мог. Думал повидать тебя и… страшно…
— Идем! — приказала она, беря его за руку. — Ну? Да не трясись ты, как лист осиновый. Не съедят тебя. Сам ведь придешь, добровольно. Эх, Федор… — Вера беззвучно заплакала.
Он молча поплелся за нею. Но когда дошли до развилки, Федор резко свернул на узкую, в глубоких колеях дорогу, ведущую в лес.
— Куда ты? — окликнула его Вера.
Он не оглянулся.
— Стой! Стой, говорю!
Она догнала его, с силой дернула за рукав.
— Не тронь меня! — Он угрожающе сунул руку за пазуху. — Убью! Нашла дурачка… Беги теперь… Пока дойдешь — меня фьють… Поняла? Гадюка!..
Вера никому не сказала о ночном приходе мужа. А Федор после этого словно сквозь землю провалился…
Теперь, вспомнив об этом, Вера нахмурилась. Глубоко вздохнула и медленно пошла прочь. За спиной, затихая, глохли голоса веселья. Вот и не слышно ни гармони, ни песен. Дремотная, черная тишина весенней ночи. Такая густая тьма бывает лишь перед рассветом. В это короткое время темноты нечего бояться посторонних глаз. Пусть парень обнимает и целует тебя — никто не увидит. В такую пору и поцелуй-то особенный, и все — необычное.
Неужели этого никогда больше не будет? Что из того, что она была, да-да, была чьей-то женой? Разве она перестала быть молодой и ей не хочется счастья? Ей только двадцать…
Девушка зажмурилась, потрясла головой, отгоняя непрошеные мысли… Не помогло. Слезы встали в груди колючим комом — и не перевести дыхание, Вера закусила губу и почувствовала соленый привкус на языке. Нет, видно, не справиться со слезами. Пусть уж, от них даже легче становится.
— А любовь все равно будет, будет, Степочка, — прошептала она сквозь слезы…
Темнота начала редеть. Скоро наступит новый день. Еще один день весны. Что принесет он?
3.
Не думал, не гадал Степан Синельников, что Вера займет в его жизни такое место… А всему виной была та ночь, когда он согласился пойти на вечеринку к Садовщиковой. С тех пор Степану удалось убедить себя, что ничего особенного не произошло. Ну, поцеловал девушку, что тут такого? Ведь ни обязательств, ни клятв не было. Она красивая и смелая. Славная девушка.
После памятного комсомольского собрания в «Колосе» Степан еще дважды встречался с ней.
Внешне Вера как будто не изменилась, но в ее голосе, походке, жестах чувствовалась странная неуверенность, пожалуй, робость, как будто все окружающие были для нее чужими и недобрыми. Степан жалел девушку и всячески старался доказать, что в отношениях между ними ничего не изменилось. Она поверила в это.
Однажды вечером Садовщикова сама появилась в райкоме комсомола. Это была прежняя Вера — румяная, веселая. Она принесла с собой щекочущий ноздри аромат свежего сена. Поглядела насмешливым взглядом, улыбнулась.
— Заянился, товарищ секретарь. И глаз не кажешь. Ну, да мы люди не гордые. Сами пришли.
— И хорошо! — почему-то краснея, воскликнул Степан. — Просто здорово. Ты по делам?
— По делам: приехала с тобой повидаться. — Искорки-смешинки в ее глазах разгорались все ярче и ярче.
Степан усадил девушку, подсел рядом и с преувеличенным интересом принялся расспрашивать о колхозных делах. Под конец спросил:
