Здесь она пробудет вплоть до 10 октября, и именно здесь будет снята одна из передач «Cinq colonnes à la une» («Пять колонок на первой полосе»), знаменитой программы французского телевидения, в которой Пьер Дегроп возьмет интервью у звезды эстрады.
Интервью журналист начнет с вопроса о гастролях минувшей осени.
ДЕГРОП. Это было самоубийственное турне?
ПИАФ. Я хотела пойти до конца, но я ошиблась.
– Почему вы хотели идти до конца?
– Потому что всегда иду до конца.
– Абсолютно во всем, что вы делаете?
– Да.
– Вы думали о том, что можете умереть?
– Я думала о том, что скоро умру, но я не боялась. Скорее я испытывала чувство облегчения, потому что… мне казалось, что я больше не смогу петь. И жизнь больше не интересовала меня… Конечно, есть любовь, но я полагаю, что любовь без песни – это невозможно. Как и песня без любви. Должно быть и то и другое.
– Вы думаете, что сможете петь всегда?
– Я не хотела бы умереть старухой. Я надеюсь, что умру прежде, чем больше не смогу петь.
– Складывается впечатление, что вы крайне хрупки, уязвимы, но стоит вам открыть рот, чтобы начать петь, и вы становитесь совершенно другой женщиной. Как будто бы вам сделали укол.
– Когда я пою, у меня возникает чувство, что я больше себе не принадлежу. Меня больше там нет, это какое-то странное состояние.
– Вы смотрите вокруг себя, когда поете?
– Нет, не смотрю. Даже малейший шорох способен помешать мне. Заставить забыть слова. Я словно с ума схожу.
Заканчивая беседу, Пьер Дегроп спросил певицу о ее отношении к деньгам и прочим материальным благам. И когда заметил, что она очень много зарабатывает, Пиаф воскликнула: «Да, я всегда думаю, что у меня есть деньги, но их никогда не оказывается под рукой».
Меж тем Эдит не сказала, что с тех пор, как ее творческая деятельность приостановилась, ее финансовые дела шли из рук вон плохо. Ей даже пришлось продать дом в Конде-сюр-Вегр, распрощаться с личным шофером и разрешить Роберу Шовини работать с другими артистами.
В начале октября Пиаф продолжила поправлять здоровье и преуспела в этом благодаря заботам доктора Люсьена Вембэ, мануального терапевта, который делал все возможное, чтобы облегчить страдания певицы. Эдит еще не до конца оправилась, но уже 10 октября смогла вернуться домой, в Париж. Она даже начала выходить в свет и посетила спектакль «De doux dingues» («Чокнутые добряки»), в котором играла ее бывшая секретарша Сюзанн Мон.
Однако здоровье Эдит оставалось весьма хрупким. Так, 24 октября она чувствовала себя настолько усталой, что решила отменить запланированную встречу с поэтом-песенником Мишелем Вокером и композитором Шарлем Дюмоном, которые хотели представить звезде свою новую песню. Эдит твердо вознамерилась отменить прослушивание еще и потому, что не слишком высоко ценила творчество Дюмона, от песен которого до сих пор всегда отказывалась. Предлог для отказа был явно надуманным, ведь об одной его песне исполнительница сказала: «Она настолько мне подходит, что я не стану ее петь».
Оскорбленный таким поведением, Дюмон потерял всяческое желание работать с Пиаф. Он бы и сейчас к ней не обратился, если бы композитора не уговорил его друг Мишель Вокер, с которым они в соавторстве написали песню «Envoie la musique» («Выпусти музыку») для Колетт Ренар. Когда композитор и поэт в пять часов вечера прибыли на бульвар Ланн, они не знали, что Даниель Бонель тщетно пыталась связаться с ними, дабы сообщить об отмене встречи. Не успели друзья войти в особняк Пиаф, как им рассказали о плохом самочувствии звезды. Они уже были готовы развернуться и уйти, когда услышали, как певица где-то в глубине апартаментов бросила своей помощнице: «Уж коли они пришли, пригласите их в гостиную».
Прошло полчаса, и в зале появилась Пиаф, облаченная в бледно-голубой халат и конфетно-розовые тапочки. Она сердечно поздоровалась с Мишелем Вокером и, едва удостоив взгляда Дюмона, бросила: «Хорошо, играйте, только побыстрее. У меня совсем мало времени, я очень устала». Взбешенный композитор сел за рояль. «Я спел песню, не сдерживая гнева, звучащего в голосе, – рассказывает он в наши дни. – После первого прослушивания она посмотрела на меня и спросила: “Неужели вы написали эту песню?” Я сказал: “Да”, и тогда она попросила меня исполнить композицию еще раз. Прослушав песню во второй раз, она сказала: “Ваша песня облетит весь мир”. Я подумал, что такого не может быть, потому что мне самому она не очень нравилась».
Песня, которой Пиаф предрекала великое будущее, называлась «Non, je ne regrette rien» («Нет, я не сожалею ни о чем»). «Я написал музыку в бывшей квартире Камиля Демулена[143], куда только что переехал, – вспоминает Дюмон. – Я хотел создать нечто, напоминающее революционный марш. Я вообще не думал о Пиаф. Когда Мишель Вокер показал мне текст, положенный на мою музыку, он показался мне неплохим. “Так как мелодия начинается с длинной ноты, я наложил на нее протяжное ‘N-n-no-on’”».
И так как композиция начиналась словами «Нет, я не сожалею ни о чем», автор текста не сразу признался Шарлю, что задумывал песню именно для Пиаф. Ведь стихотворение как нельзя лучше отражало душевное состояние певицы в тот сложный момент ее карьеры. Вокер также думал о прошлом Пиаф – прошлом хаотичном, но от которого певица не желала отказываться, принимая его целиком и полностью. В то сложное время, когда многие поставили крест на творческой деятельности Эдит, Мишель нашел магические строки, предсказавшие воскрешение звезды: «Я начинаю с нуля». И этих строк оказалось достаточно, чтобы Пиаф превратила их в инструмент своего возрождения.
С 17 до 23 часов по просьбе Пиаф Дюмон исполнил «Non, je ne regrette rien» еще не менее двадцати раз. Наконец он вернулся домой и лег спать, но в час ночи его поднял с постели телефонный звонок. Звонил Клод Фигю, ярый поклонник и новый «фактотум»[144] певицы. «Мадам Пиаф хотела бы, чтобы вы пришли. Она хотела бы, чтобы ее друзья услышали вашу песню». Эдит объявила «всеобщую тревогу». Еще не рассвело, а в гостиной на бульваре Ланн собрались самые близкие ей люди: Пьер Брассёр, Пьер Карден, Сюзанн Флон, Бруно Кокатрикс. Директору «Олимпии» Пиаф скажет, что она нашла песню, с которой вернется на сцену, и попросила зарезервировать за ней концертный зал на конец года. «Это прекрасно!» – хором воскликнули друзья певицы, услышав, как Дюмон повторяет свою песню. «Единственным, кто среагировал негативно, – признается композитор, – был Клод Берри, которого в то время еще никто не знал. Я снова вижу его, сидящего прямо на полу, у подножия рояля, и повторяющего: “Что касается меня, то я не считаю это гениальным”».
