Спустя несколько дней после памятной ночи у одного музыкального издателя Дюмон встретил своего коллегу, который в ту пору был чрезвычайно популярен. «Я сказал ему: “Я очень рад. Пиаф взяла мою песню”. Он ответил: “У тебя нет ни единого шанса, она больше не будет петь”». Но он не учел инстинкта самосохранения, который просыпался в Пиаф, когда речь заходила о ее ремесле. Появление Дюмона у «изголовья больной» на бульваре Ланн положило начало ее возрождению. Забыты были болезнь, физические и душевные страдания: Пиаф начинала с нуля. Песня подарила ей возможность вернуться к любимой работе.
10 ноября Пиаф вошла в студию звукозаписи, чтобы спеть «Non, je ne regrette rien», ей аккомпанировал оркестр под управлением Робера Шовини. С тех пор Шарль Дюмон, еще недавно презираемый звездой, больше не расставался с Эдит. Чрезвычайно суеверная певица сочла появление композитора знаком судьбы. Но она видела в Дюмоне не только свой новый талисман, отныне она признала его неоспоримый талант. Раскаявшись, она говорила, что ранее считала Шарля лишь «изготовителем песен», но теперь поняла, что он истинный композитор и даже прекрасный исполнитель, и потому подталкивала Дюмона вновь начать карьеру певца, которую тот забросил.
Став всего за несколько дней «личным композитором» Пиаф, Шарль Дюмон смещает с трона Маргерит Монно[145] и пишет музыку ко многим новым песням Эдит («Mon vieux Licien» – «Старина Люсьен», «Mon Dieu» – «Мой Бог», «Les mots d’amour» – «Слова любви» и т. д.), представленным Пиаф 29 декабря 1960 года на сцене «Олимпии». Многочисленные зрители, явившиеся на бульвар Капуцинок, чтобы увидеть воскрешение той, кого они еще недавно полагали умирающей, встретили певицу бурными овациями. Бруно Кокатрикс, наблюдавший за концертом из-за кулис, облегченно вздохнул, потому что это победоносное возвращение отразится и на его будущем. «Между ним и Пиаф был заключен пакт о взаимном доверии, – пишет журналистка Жюльетт Буариво. – Она была его последней соломинкой, последней надеждой на спасение, ведь он был разорен… Уже через два месяца от Бруно Кокатрикса не осталось бы даже пустого места. Страсть к мюзик-холлу и риску завела его чересчур далеко. У Эдит Пиаф тоже за душой не было ни су. Болезнь и друзья потратили те крохи, что еще оставались. Теперь они спасены. “Олимпия” не закроется. Эдит поет. Они вместе начали с нуля».
(1961–1963)
Новые песни – новый любовник: какое знакомое развитие сюжета! Зная, что Пиаф всегда любила смешивать профессиональную деятельность и личную жизнь, журналисты тут же посчитали возможным объявить всему миру о любовной идиллии, что воцарилась между певицей и «ее» композитором. 21 января 1961 года, когда вся парижская публика с замиранием сердца слушала «Non, je ne regrette rien», появилась статья, озаглавленная «Признание Эдит Пиаф: это мужчина за роялем», газета «Paris-Presse», не стесняясь, опубликовала следующее безапелляционное утверждение: «Это уже не тайна: в жизни Эдит Пиаф появился новый мужчина – композитор Шарль Дюмон. И если ее выступление в “Олимпии” и было настолько блистательным, то это все потому, что она снова влюблена».
Несмотря на опровержение Пиаф, которая объяснила, что она высоко ценит Шарля как композитора, но он совершенно «не в ее вкусе» как мужчина, сплетни о ее отношениях с Дюмоном продолжали циркулировать по городу. «Я никогда не был любовником Пиаф, – настаивает певец и композитор в наши дни. – Двумя годами ранее я, без сомнения, им бы стал. Но к тому времени она была слишком сильно больна, слишком истощена. Поэтому даже речи не могло идти о сексуальных отношениях»[146].
Но даже если Шарль Дюмон не являлся новым избранником Эдит, все заставляло думать именно об этом. Как некогда с Монтаном, Жобером, Мартаном, Мустаки, Пиаф делала все возможное, чтобы вывести протеже на музыкальную орбиту: она предложила ему, как и всем его предшественникам, присоединиться к ней в международном турне. 15 апреля, через две недели после окончания концертов в «Олимпии», она пригласила Дюмона участвовать в спектакле в «Зимнем дворце» в Лионе, где сама выступала как звезда представления. Двумя днями позже Пиаф и ее ставленник на две недели уехали в старую добрую Бельгию, где пели в концертном зале Брюсселя, который был хорошо знаком актрисе. В той же программе выступал и Мишель Ривгош.
Пиаф уговорила своих «сотрудников» подняться на сцену и позволила им открывать первую часть ее спектакля не только потому, что хотела помочь им добиться успехов на музыкальном поприще, но и потому, что хотела всегда иметь их под рукой. Таким образом, Дюмон и Ривгош, как и Мишель Вокер, весной 1961 года постоянно работали на актрису как композиторы и авторы текстов, написав для нее бóльшую часть композиций, которые Пиаф записала в тот период (особенным успехом у публики пользовалась песня «Mon Dieu» – «Мой Бог»).
Творческим людям, которые вращались вокруг нее, Пиаф дала все, но взамен и от них требовала полной отдачи. Она не соглашалась даже с малейшим нарушением «режима». Они были вынуждены платить высокую цену за свой успех – неотлучно находиться рядом со звездой. «Я должен был быть рядом постоянно, – вспоминает Дюмон. – Я был ее вещью. Ее рабочий ритм не совпадал с моим. Рядом с ней я сам себе напоминал “Ситроен 2 CV”, который мчится вперед двадцать четыре часа в сутки. Через три месяца я почувствовал, что полностью выбился из сил».
Уверенная в своем выздоровлении – или желающая в него верить, – Эдит, как обычно, набрала крейсерскую скорость. Она воскресла в духовном и профессиональном плане, но, тем не менее, осталась тяжелобольной физически, о чем ее тело не замедлило напомнить. 6 мая Пиаф отправилась вместе с Шарлем Дюмоном на гастроли в Каор – родной город композитора, а уже через две недели вновь оказалась на операционном столе Американского госпиталя; диагноз – кишечная спайка. Из больницы певица вышла 8 июня, но уже через два дня снова попала в нее и перенесла очередное хирургическое вмешательство. Сообщая об этой новости, газета «L’Aurore» отметила, что из последних тридцати месяцев исполнительница «La vie en rose» восемь провела в больнице. Увы, это уже была тенденция, ситуация не улучшалась, и карьера певицы снова находилась под угрозой – вплоть до конца 1961 года.
После нескольких месяцев, проведенных в загородном доме Луи Баррье, Эдит немного оправилась и тут же начала думать о возвращении на сцену, которое она наметила на январь. Все это время Шарль Дюмон умолял подругу уехать вместе с ним в горы и как следует отдохнуть там, а лишь затем приступать к репетициям с музыкантами. «Она сказала: “Ладно, займись этим, сними шале в горах”. Однако она все время откладывала отъезд. И однажды Даниель Бонель сказала мне: “Мадам Пиаф никуда не поедет, даже не рассчитывайте на это”. Тогда я сказал Эдит, что поеду в горы без нее. “Останься, ты мне нужен”, – попросила она. Так как она боялась пустоты, я знал, что, когда вернусь, мое место уже будет занято. И действительно, когда я вернулся, в доме царил Франсис Ле. А ведь меня не было всего две недели».
