Мы перешли пограничную полосу бывшей польско-советской границы. На возвышенностях, в кустах еще сохранились обуглившиеся остовы бывших пограничных застав. То здесь, то там виднелись вышки бывшей пограничной охраны.
Мы ступили на Восточно-Полесскую землю. Редко где встречали мы уцелевшее село. Деревни пустовали, а большая часть домов была сожжена. Многие деревенские парни и девушки отправлены на работу в Германию. От евреев и помину не осталось. Прибывшие сотни лет тому назад на полесские земли из Пруссии и других германских государств евреи были полностью истреблены, как только немцы оккупировали советскую территорию.
Мы проезжали маленькие еврейские местечки, где евреи жили в течение столетий. В каждом полесском местечке вдоль тракта когда-то стояли два ряда домов с базаром и лавчонками в центре. Все было теперь разрушено. Двери выломаны, рамы вырваны из оконных проемов.
Только в одном еврейском местечке, в Березове, видел я целые дома. В одном доме были разбиты стекла. Я заглянул туда. Возле печи лежала большая груда книг. Я вошел в дом. На печи тоже были навалены книги, покрытые плесенью, корешки книг обгрызены мышами. Среди книг я увидел произведения еврейских классиков, а также труд Натана Ганновера[77] «Еван Мецоло» («Непролазная грязь»). В сторонке валялся томик стихотворений Бялика[78]. Шел дождь, и ветер заносил брызги в дом через раскрытые окна, перелистывал страницы книг. Случайно томик Бялика раскрылся на поэме «В городе резни»[79]. Я захватил в свой рюкзак томик И. Л. Переца[80], роман Онойхи[81] «Реб Абба» и «Еван Мецоло».
Крестьяне мне рассказали подробности резни в Березове. В это местечко собрали евреев со всех окрестных местечек под предлогом, что их пошлют на работу в Винницу. Через пару дней всех собранных евреев, включая березовских, вывели за местечко и расстреляли.
Я пошел к братским могилам. Увидел три продолговатых ямы в мокром песчаном грунте. Моросил дождь. У самых ям росли деревья. С них стекали капли, точно слезы.
Мало перемен заметил я среди крестьян Восточного Полесья в сравнении с дореволюционным временем. Мало в чем изменился за последние 25 лет внешний вид деревень. Над пыльной дорогой, у опушки леса или в окружении болот стояли разбросанные деревушки со своими деревянными избушками с маленькими оконцами. К хатенке прислонились сарайчик и амбар. Над соломенной крышей хатки торчал темный дымоход, из которого змеился дымок — единственный признак жизни. Этот дымок оповещал, что в деревне кто-то живет. Со времени немецкой облавы многие крестьяне бросили деревню и поселились в лесу в землянках.
По дороге мы останавливались в некоторых деревнях или в лесу возле землянок, где жили полещуки. Я имел возможность понаблюдать за их жизненным укладом. Они были обуты в лапти и одеты в типичные полесские свитки. На шеях болтались медные крестики. В хатке, в углу висели иконы. Христианская благочестивость еще не исчезла. Как когда-то, были в ходу словечки: «Боженька мой», «помогай Бог».
Глава 28
В Дубницких лесах
Ноябрь 1943 года был сухой, без дождей, как в ноябре 1942 года, когда мы стояли в Сварыцевичском лесу. Дубницкий и Сварыцевичский леса должны быть записаны золотыми буквами на страницах истории партизанского движения. В Сварыцевичском лесу был заложен фундамент еврейского, а затем общего партизанского движения. В Дубницких лесах партизанское движение достигло высшей степени развития. Недаром после начала германо-советской войны английская радиостанция заявляла, что как бы германская армия ни продвигалась быстро по советской территории, она будет сломлена партизанским движением, которое будет развиваться в тылу немцев и перерастет в колоссальную силу.
В Дубницких лесах были тогда, в ноябре 1943 года, тысячи и тысячи партизан, целые армии. Мы встретились там с крупным соединением Ковпака, мощными отрядами генерала Сабурова, соединением Медведева, отрядами Таратуты, польскими отрядами имени Ванды Василевской и Эмилия Платера, отрядом имени Тадеуша Костюшко под командованием Сатановского, отрядами генерала Шитова и Боженко и другими соединениями с их штабами. Кроме того, были большие группы парашютистов, радистов, инструкторов. Были также группы НКВД и НКГБ.
Красная Армия была уже у Киева и на Припяти, недалеко от Мозыря. Две советские дивизии переправились на западный берег Припяти, и немцы их окружили. Поскольку здесь находились такие крупные партизанские силы, из Москвы приказали Сабурову прорваться к окруженным дивизиям и увести их в Дубницкие леса, где Сабуров чувствовал себя как дома.
Сабуровцы прорвались к советским дивизиям и вместе с ними вернулись в Дубницкие леса. Мы тогда впервые встретились с солдатами, офицерами и генералами при их полной форме. Когда советские войска переправились через Припять, эти две дивизии возвратились в состав Красной Армии. Значительная часть солдат и офицеров осталась с нами в лесу и включилась в партизанские отряды.
Партизанский аэродром находился недалеко от села Дубницк. Когда наше соединение прибыло туда, охрана аэродрома была поручена нашему отряду имени Ворошилова. Специальными знаками и ракетами партизаны указывали советским самолетам место приземления. Почти каждый вечер с наступлением темноты раздавался гул и прилетало около 20 самолетов, доставлявших разное оружие: винтовки, автоматы, пулеметы, револьверы, ракеты, взрывчатые материалы, гранаты, а также тяжелое боевое оружие в разобранном виде, которое потом собиралось в лесу.
Полученное оружие распределялось между отрядами. Недостатка в нем мы уже не испытывали, как раньше. В нашей редакции каждый из нас имел наган, автомат или даже пулемет.
Был освобожден Киев. Мы ждали, когда наконец приблизится к нам линия фронта. Всех раненых и больных переправили на самолетах в Москву. Усиленно шла военная подготовка, чтобы с приходом Красной Армии наши партизаны могли вступить в ее ряды хорошо обученными военному делу. Шла запись партизан для высадки десанта в польских и чешских лесах. Значительная часть еврейских партизан записалась в десант для продолжения партизанской войны. С приближением Красной Армии и освобождением партизанского края от немцев еврейским партизанам предстояла перспектива перехода от партизанской жизни к мирной. Каждый из нас потерял всю свою семью. В условиях партизанской жизни и борьбы некогда было задуматься и осмыслить последствия пережитой нами страшной трагедии, и теперь переход к нормальной жизни пугал каждого из нас.
