он там.
«Не тянись туда! – рявкнул коп – А теперь выходи из машины!»
Он заставил меня дунуть в трубку. Вся моя бравада закончилась, когда я вдруг увидел, что прилично превысил лимит. «Ты арестован за вождение в нетрезвом состоянии», – сказал полицейский и защелкнул на мне наручники (честно говоря, привычное ощущение!).
Он повел меня в полицейскую машину, где нас ждала его напарница, и швырнул на заднее сиденье. В пьяном состоянии я всегда любил поболтать и сострить, и тут меня настиг словесный понос. Я чуть было не спросил: «А вы в курсе, кто я?»
«Ой, мне так стыдно! – сказал я им. – Только отыграл на фестивале Live Aid со своей группой, Judas Priest! Я праздновал…»
Я слышал, как говорю это, и почувствовал себя ужасно неловко. «Чертов придурок! – подумал я. – ЗДЕСЬ тебе и место!»
В участок мы приехали в два часа ночи. Несколько офицеров полиции тут же меня узнали и поздоровались: «Эй, Роб, как дела? Мы любим Priest, чувак!» Круто – может быть, меня отпустят? Ни хрена. Меня внесли в протокол и сфоткали [81].
Копы снова попросили дунуть в трубку. Да, лимит по-прежнему превышен. После нескольких литров пива я чувствовал, что мочевой пузырь сейчас лопнет. «Простите, но мне нужно отлить!» – сказал я.
– Придётся потерпеть, – ответил один из них.
– Не могу! Если не пойду в сортир, придется прямо здесь!
– Без сопровождения нельзя! – грубо ответил мне коп. – И я не собираюсь снимать с тебя наручники!
– О, а это уже интересно, – ответил я.
Коп сжалился и пошел со мной. Снял мне один наручник и застегнул себе на руке, как будто был Энди Уорхолом. Как и многие парни, я не могу мочиться, если кто-нибудь смотрит. «Может, отвернешься?» – спросил я. Он вздохнул и отвернулся.
В полиции сказали, что я просижу до утра, а на следующий день, после разговора с судьей, выйду. Мне разрешили сделать один звонок, и я позвонил Дэвиду. «Я в обезьяннике! – сказал я. – Звони Джиму Сильвии!» У меня была жалкая надежда, что мой гастрольный менеджер и бывший коп сможет меня вытащить.
Копы заперли меня в большой одиночной камере. Во всяком случае, поначалу. Затем подсадили еще одного пьяного, потом еще одного, и еще. Некоторые были в такие дрова, что просто рухнули на пол. Двое в стельку пьяных коренных американцев завалились к нам в камеру и сразу же узнали меня в рокерском прикиде.
«Эй, Роб, мы любим Judas Priest! – сказали они. – Дай обниму, чувак!» Они начали долго и упорно спорить, сравнивая Priest с Mötley Crüe. К шести утра в камере было уже человек пятнадцать, а то и двадцать.
Копы принесли завтрак: бутерброд с колбасой, пластиковый стакан жидкого водянистого апельсинового сока и… пакетик с табаком в папиросной бумаге. Казалось, курение не только разрешалось, но и принуждалось, и мне это показалось очень странным. Затем последовал тюремный обмен. Один из коренных американцев обменял бутерброд с колбасой на табак.
Спустя час в камеру вошел коп и указал на меня пальцем: «Ты! Свободен!» Позже я узнал, что Джим Сильвия действительно позвонил в участок и попросил меня отпустить… Но не сразу.
«Подержите его до утра, – сказал им Джим. – Пусть этот чертов идиот извлечет урок!»
Выйдя из участка, я оказался в центре Финикса, было это в воскресенье утром. Кожаный прикид вонял, термометр уже показывал + 43 °С, а мой «Корветт» стоял закрытый в восьми километрах, на шоссе. Потребовалось двадцать минут, чтобы поймать такси и добраться до дома.
Джим Сильвия смог обезопасить меня от зала суда, но отвез к судье. Она прочла мне строгую лекцию, оштрафовала на 500 баксов, дала условный срок и запретила водить полтора года (восемнадцать месяцев). «Если я тебя еще раз увижу, будет гораздо хуже», – сказала она на прощанье. Что ж, справедливо.
Мне не терпелось свалить из Финикса и вернуться на Багамы, и, сев в самолет до Нассау, я облегченно выдохнул. Мы возобновили работу над пластинкой, но, честно говоря, мысли были о другом. Не терпелось увидеть Брэда.
Он прилетел в выходные, и было невероятно круто его увидеть. Я испытывал к нему такую же страсть, как в туалете на фестивале Live Aid, и секс был так же хорош. Похоже, он чувствовал то же самое. Мы снова насладились друг другом.
С Брэдом все получилось как-то наоборот. Сначала я влюбился, а теперь хотел узнать получше. Что было круто – и совершенно неожиданно: чем больше я видел и узнавал об этом красавчике из Филадельфии, тем больше он мне нравился. Разумеется, служба в армии сделала его матерым и старше своих лет, но у него также было неотразимое экспрессивное чувство юмора. Он был добродушным и веселым и любил посмеяться. Я млел от его милого хихиканья, переходившего в дикий ржач.
Брэд много смеялся, потому что был неисправимым затейником и мастерски умел стебаться. От него можно было всего ожидать. И больше всего ему нравились приколы с водой.
Проведя день в Нассау, я понял, что Брэд – настоящий «водный приколист». Я был слегка потрясен, когда он вылил на меня стакан воды – так сказать, выпал в осадок. Еще я вошел в дверь, а мне на башку упал наполненный водой воздушный шарик. Но вскоре я привык.
Сам-то я никогда в розыгрышах силен не был. Если бы это дерьмо со мной сделал кто-нибудь другой, я бы врезал либо попросил разобраться Джима Сильвию. Но я был настолько влюблен в Брэда, что меня все это забавляло. Он смешил меня, и мне нравилось проводить с ним время.
Поэтому да, мы с Брэдом наслаждались друг другом – в постели и в жизни, – и нам нравилось узнавать друг друга. Но больше всего нравилось бухать.
Брэд был таким же пьянчугой, как и я. У меня складывалось ощущение, что он бездонный, и он показывал впечатляющие результаты – умел выпивать пиво через отверстие в банке не хуже меня. Мы с ним в Нассау зависали в пабе «Герцог из Веллингтона». Однажды вечером я так нажрался, что не мог идти, и Брэд закинул меня на свое мужское армейское плечо и отнес домой в кровать.
Да! Вот ЭТО мне уже нравится!
Я сходил от Брэда с ума еще в первую встречу, а проведя с ним несколько увлекательных дней на Багамах, втрескался по уши. Когда он улетел обратно в Филадельфию, я осознал, как сильно буду скучать, пока через две недели он не прилетит обратно.
Надо мной сгустились тучи. Стало жутко его не хватать. В студии я только о нем и думал; в барах, везде. Искал любое оправдание, чтобы позвонить ему в Филадельфию и распланировать следующие
