Петровский ушел.
— Малиновский похож на человека, который сошел с ума, — сказал он депутатам-большевикам, собравшимся у него на квартире. — Сегодня уезжает в Париж. Нам нужно дать оценку его поступку.
— Мы не знаем пока, какие мотивы руководят Малиновским, но это факт позорный и недопустимый, — сказал, как отрубил, Бадаев.
— Правильно, товарищи, — поддержал Петровский. — Опубликуем свое мнение в «Правде». Малиновский поступил, как часовой, покинувший пост самовольно.
У всех на душе было тоскливо и тягостно.
А на следующем заседании Думы Марков-Второй, сотрясая громовым голосом стены зала, кричал:
— Нам придется бороться против революции не с кадетами, не с трудовиками, не с меньшевиками и даже не с эсерами. Все они, вместе взятые, походят на Керенского-адвоката, на Сузанова — книжного издателя или еще на какого-нибудь конторщика. Нам придется бороться против Российской социал-демократической рабочей фракции большевиков, нам придется бороться вот с этой пятеркой, — оратор махнул рукой куда-то в сторону, даже не взглянув на депутатов-большевиков. — За ними, к сожалению, идут рабочие. Они — кочегары революции, без конца подбрасывающие под котел уголь, чтобы нагнать пары революции, чтобы паровоз мчался скорее. Им нужна не конституция!.. Они нагнетают пары, чтобы паровоз мчался к революции!
13
Во время летних думских каникул Бадаев остался в Петербурге один. С первых шагов своей депутатской деятельности он привык советоваться с товарищами. Крепко запомнилось, как в день открытия Думы социал-демократическая фракция под нажимом меньшевиков приняла резолюцию против стачки петербургских рабочих и потом по настоянию Ленина депутатам-большевикам пришлось выступать на рабочих собраниях с признанием своей ошибки. Тревожное настроение не покидало Алексея Егоровича со дня объявления войны, хотя для всех, особенно для депутатов, она не была неожиданностью.
Еще накануне войны власти принялись торопливо громить подпольные большевистские организации, сажать революционеров в тюрьмы, ссылать их в Сибирь. «Правда» была закрыта. Руководящим партийным центром в России, исполняющим роль Русского бюро ЦК, стала большевистская фракция IV Государственной думы, председателем которой по предложению Ленина был избран Петровский.
Скорее бы возвращались товарищи! С тех пор как Малиновский дезертировал и уехал за границу, Петровскому пришлось взять на себя и Московскую губернию. Он должен выступить с политическими докладами о текущем моменте на подпольных рабочих собраниях в Москве и Туле, затем отправиться в Екатеринослав. Муранов уехал в Поволжье и на Урал. Матвей Константинович предпочитает самые отдаленные и самые глухие уголки, куда даже известие о войне доходит не сразу. Шагов в Костроме, а Самойлов лечится за границей.
Сегодня у Бадаева приемный день. И когда первым к нему вошел слесарь с Путиловского — большевик Егоров, он по-настоящему обрадовался.
— Теперь время военное, Бадаич. Я пришел передать тебе наш рабочий наказ: стойте против войны. Мы, рабочие, против, а если среди нашего брата порой и попадается паршивая овца, что потянется за черносотенцами, помните: не они делают погоду. Запомни это и всем своим товарищам передай: боритесь против войны, мы вас поддержим! Заходи на завод.
— Непременно зайду, Егорыч!
Визит старого рабочего поднял у него настроение, и он бодрым шагом прошелся по кабинету.
И тут шумной ватагой ввалилась в дом журналистская братия.
— Я к вашим услугам, — Бадаев широким жестом указал на стулья. — Садитесь, пожалуйста, господа. Слушаю вас.
Журналисты переглянулись, и первым начал остроносый представитель «Дня».
— Разрешите, господин Бадаев, от своего имени и от имени моих коллег задать вам несколько вопросов?
— Прошу.
— Но перед этим позвольте вас спросить: вы читали материалы о заседании немецкого рейхстага?
— Читал.
— Вы обратили внимание, что рейхстаг единодушно проголосовал за военные кредиты?
— В трудную для нации минуту немцы проявили завидное единодушие, — подбросил представитель «Земщины».
— Господа, я читал и обратил внимание на столь печальный факт.
Журналисты с интересом уставились на Бадаева.
— Позвольте, господин депутат, задать вам следующие вопросы: как относятся рабочие к войне? Какую позицию занимает ваша фракция? Как будут вести себя в Думе рабочие депутаты? Как они думают разделить горе со всем русским народом?
— Все ваши вопросы одного плана, и я постараюсь ответить на них коротко и недвусмысленно, — сказал Бадаев.
— Прежде всего ясность!
— Мой ответ не потребует разных толкований. Рабочий класс всеми силами будет бороться против войны! — Карандаши журналистов быстро забегали по бумаге. — Война не в интересах рабочих. На Международном социалистическом конгрессе в Базеле было принято постановление: в случае объявления войны проводить против нее решительную борьбу. «Война войне!» — вот наш лозунг. За него мы, представители рабочего класса, и будем голосовать. Большевистская фракция станет твердо и последовательно выступать против войны.
Сдержанные, иронические усмешки появились на лицах журналистов. Они, безусловно, ждали иного…
Ни в одной столичной газете не было напечатано интервью с рабочим депутатом. Но уже на другой день Алексей Егорович получил несколько писем, в которых ему открыто угрожали. Но было среди этих писем и письмо из Костромы. Бадаев прочитал и обрадовался. Посмотрел на дату: отправлено на второй день после объявления мобилизации. Прочитал еще раз: «Мы самым решительным образом протестуем против действий правительства и правящих классов, вовлекающих в братоубийственную войну пролетариев России, Сербии, Австрии и Германии, и мы спрашиваем Российскую социал-демократическую фракцию: какие меры приняты ею против войны и для выражения братской солидарности пролетариату враждующих государств?»
Алексей Егорович поднялся, расправил плечи, вздохнул полной грудью, поднял вверх крепко сжатые кулаки и сказал:
— Брешете, гады! Мы, рабочие, сильнее вас.
Позвонил во фракцию, спросил, не вернулся ли кто-нибудь из депутатов в столицу. Затем позвонил Петровским:
— Здравствуйте, Доменика Федоровна! Не приехал? И ничего не сообщил о себе… Какая досада!
14
Ночью Григорий Иванович с провожатым вышли из конспиративной квартиры — небольшой белой хаты, похожей на десятки и сотни таких же в этом рабочем поселке, носившем название Заднепровье. Поселок состоял из четырех частей, или, как здесь говорят, предместий: Нижнеднепровска с Султановкой, Амура и Барафа, Самарина и села Мануйловки. Днем и ночью дымили в округе заводские трубы, заволакивая Заднепровье черным туманом. На заводах акционерных обществ и казенных вагонных мастерских занято было около тридцати тысяч рабочих. Петровский знал здесь многих. Сегодня ему в провожатые прислали Дмитрия Лебедя — высокого молодого человека, работающего никелировщиком в вагонных мастерских.
