- Постараюсь как можно быстрей. - Он хотел положить трубку, но она спросила:
- Тебе удобно говорить со мной?
- Да, конечно, - сказал он, снова остановив глазами вопросительно смотревшего на него Леву.
- Если ты собираешься заходить к себе домой, сегодня не надо - завтра. Я здесь одна, - сказала она, словно угадала только что подуманное им.
- Хорошо. - Он положил трубку.
- Доверши благодеяние, Лева, добудь мне еще на двадцать минут машину.
- Уже добыл. Точней - имею в наличии. Пока вы шли от меня к редактору, он позвонил, чтобы вас доставили на его машине, куда вам потребуется.
И, радостно стиснув обеими руками руку Лопатина, не выдержал, добавил:
- Дай вам бог, и сегодня, и вообще. Просто завидую вам, что такая прекрасная женщина...
"Такая прекрасная женщина... Такая прекрасная женщина", - повторял про себя Лопатин, спускаясь по знакомой старенькой, тесной редакционной лестнице с третьего этажа на первый. Повторял, казалось, бессмысленно, а на самом деле начиная неясно пугаться того, как удивительно, необъяснимо, небывало хорошо складывался у него весь этот первый день в Москве.
Взяв оставленные внизу у вахтера чемодан я вещевой мешок, он вышел во двор, где стояла незакамуфлированная, как все остальные в редакции, а незнакомая новенькая черная "эмка" с незнакомым водителем.
- Я не ошибся? - спросил он, открывая дверцу.
- Если вы товарищ Лопатин, то не ошиблись, все правильно, - ответил водитель.
И когда Лопатин сел рядом с ним, сунув на заднее сиденье вещевой мешок и чемодан, спросил:
- Куда вас?
- Сначала на десять минут на улицу Горького, а потом - там же, совсем близко, в переулок, в Брюсовский, знаете?
Шофер кивнул и тронул с места.
Хотя Лопатин сказал ей по телефону - "хорошо!" - но, уже говоря это "хорошо", он знал, что все равно должен заехать домой, только не хотелось объяснять ей этого по телефону. Все-таки, прежде чем увидеть ее, ему хотелось знать, живет или не живет сейчас там, в их квартире, его бывшая жена. Правда, Гурский позавчера сказал, что Ксения еще в Ташкенте, но это было позавчера. А кроме того, и этого тоже не хотелось объяснять по телефону, ему нужно было кое-что выбросить из чемодана, а кое-что взять.
Когда подъехали к дому, он, оставив в машине вещевой мешок, взял чемодан и стал подниматься по лестнице. Все, что было связано в его памяти с этой лестницей и о чем он еще вспоминал, когда в начале июня вместе с дочерью возвращался сюда из госпиталя, сейчас стало далеко, до безразличия. Ему самому было почти все равно, живет или не живет сейчас там, в своей комнате, его бывшая жена. Другое дело, что это могло быть не все равно для Ники.
Войдя в квартиру и поставив на пол чемодан, он сразу же зашел не в свою комнату, а в ванную и, судя по тому, что там ничего не лежало и не висело, понял, что Ксении нет, а может быть, она за это время и вообще -не появлялась тут.
Он поднял с пола чемодан и вошел с ним в свою комнату.
В комнате было душно, лето накалило ее, но он не стал открывать форточку - ему не хотелось делать ничего лишнего. Положив на тахту чемодан, он открыл его и вывернул все содержимое: две не влезших в вещевой мешок банки консервов, банку сгущенного молока, выстиранное Василием Ивановичем, но не глаженое, изжеванное обмундирование с так и не отмытыми до конца пятнами крови, грязное белье, грязные носки и платки. Этого грязного белья он и стеснялся, его и хотел оставить здесь. Да и неотмытое обмундирование могло стать причиной лишних расспросов.
Банки с консервами и со сгущенным молоком он бросил обратно в чемодан и, достав из ящика, положил поверх них чистое белье и носки, которые ему постирала перед отъездом дочь.
От духоты в комнате белье в ящике было теплое.
Закрыв чемодан и оглядев все разбросанное по тахте, он завернул накрывавшую ее кошму так, чтоб из-под нее ничего не было видно. Они могли прийти сюда завтра вдвоем, и неловко, если она вот так увидит все это...
Через несколько минут "эмка" довезла его до Дома Зинаиды Антоновны; он поднялся по лестнице и, поставив у ног чемодан и вещевой мешок, позвонил.
Дверь открыла Ника. Взяв его чемодан прежде, чем он успел помешать этому, она сказала, что уже спускалась вниз, чтобы встретить его и помочь, но ждать там внизу побоялась - вдруг у него что-то переменилось, он позвонит по телефону, а она не подойдет.
- У меня уже ничего не может перемениться, - сказал он, опустив на пол aseuidk и беря ее за руки. - Получил четыре Дня отпуска от всего на свете. А как ты? Я считал дни, и у меня вышло, что тебе нужно чуть ли не завтра уезжать обратно.
- Нужно уезжать, - сказала она, - но не завтра, а послезавтра поздно вечером, и у нас с тобой, считая сегодняшний, почти два с половиной дня. Мне вчера удалось переменить билет.
- Я еще на аэродроме хотел спросить тебя, но не сумел при всех.
- А я с самого начала хотела сказать тебе и тоже не сумела.
Продолжая стоять, держа друг друга за ,руки, они оба улыбнулись этому.
- Вот так, - сказала она. - Явилась к вам по вашему приказанию, - так когда-то, очень давно, любил говорить мне мой первый муж; он же отец моего сына.
Да, было все-таки в этой Женщине что-то неукротимо правдивое, было Даже в этих, с полуулыбкой сказанных словах. В них вместилось сразу все - и напоминание о том, что у нее была своя, далекая от Него, жизнь и что она не так уж молода и не одна, а с сыном от первого мужа, и без стеснения высказанная вера в бесповоротность того, что происходило или уже произошло с ними обоими сейчас. Другая женщина не сказала бы в такую минуту "мой первый муж.". А эта взяла и сказала.
- Почему ты задержался? Заезжал к себе домой?
- Да.
- Я так и подумала. Хотел проверить, нет ли там Ксении. За этим?
- Не только за этим, но и за этим.
- Я так и подумала, - повторила она, - я потом пожалела, что не сказала тебе по телефону, что Ксения еще в Ташкенте.
Они все еще стояли в передней, привыкая к тому, что снова видят друг друга. - Ты встречалась с ней?
- Да. Вскоре после того, как получила твое письмо. Увидела ее и сказала, что ты Хочешь, чтобы я вышла за тебя замуж, и что я поеду к тебе как только смогу. Я не хотела чувствовать себя виноватой перед ней, а если бы я промолчала, вышло бы так" словно я виновата.
- Она не удивилась? - спросил он.
- Кажется, нет. По-моему, вернувшись из Москвы, она окончательно поставила на тебе крест.
- А раньше не ставила?
- По-моему, нет.
"Да, наверное, и это правда, - вспомнил он свое последнее свидание с Ксенией. - Раньше все-таки не ставила, как старый вагон, держала где-то на запасных путях. А тут поставила".
Ника улыбнулась ему той своей особенной, так нравившейся ему полуулыбкой, которую он столько раз вспоминал за эти полтора года. Чуть сощурила глаза и полуулыбнулась.
