(«Помни субботу» и «Уважай родителей»). Остальные восемь представляют собой такие же отрицания, как более важный для нас принцип «Не навреди!» («Не имей других богов», «Не сотвори себе кумира», «Не произноси имени Бога всуе», «Не убивай», «Не прелюбодействуй», «Не кради», «Не лжесвидетельствуй», «Не желай чужого»).
Мы видим, что нам явно предписывается не делать злого, а затем уже делать что-то доб рое. Однако почему же нам кажется важнее не причинить зла, чем сотворить добро?
Почему решающий критерий «не навредить», а не «принести пользу»? Тому есть два объяснения — богословское и философское.
Богословие стоит на том, что человек несет бремя первородного греха. Если он поддается инстинктам, внутренним побуждениям, его действия, скорее всего, несут зло. Поэтому главная задача учителей нравственности — предотвратить вред, наложить запрет. До совершения первородного греха и изгнания из Рая, как можно узнать из Книги Бытия, заповеди для человека формулировались в положительной форме: плодиться и размножаться, давать имена всему сущему.
Философское объяснение, по сути, не противоречит первому, а лишь дополняет и уточняет его. Природа, окружающий нас мир, который существует независимо от нас, обладает тем самым некоторым приоритетом. Мы вынуждены учитывать его бытие, применяя к нему нашу волю, совершая по своей воле необходимые нам действия. Мир существует, а значит, в него заложены основания для его бытия, которые не стоит подрывать ради общего блага. Прежде всего не следует портить то, что уже есть, и лишь затем попытаться как-то улучшить мир. Так подсказывает нам наша нравственная интуиция. Не мы создавали окружающий мир, мы пришли в него, как и мириады иных существ, нам следует уважать те основы, которые уже заложены в нем, и ту волю, которая уже в нем действует, раз наш мир все еще существует. И лишь приняв ее как данность, нам следует прилагать к миру ту волю, которая действует в нас, ради его улучшения и общей пользы.
Это можно назвать приоритетом бытия, или бытийной постоянной, благодаря которой чаши весов этики чуть склоняются в сторону принципа «Не навреди!». Это же дает утилитаризму минимальное преимущество перед эгалитаризмом, но лишь минимальное. Известно, что Гегель считал все действительное разумным, а все разумное действительным. Но одинаков ли вес этих двух тезисов или первый все же весомее второго? Создается впечатление, что деонтология, учение о должном, зависит от онтологии, учения о бытии. Действительность оказывается перед действием, даже вполне разумным. Действительность представляется несколько более разумной, а разум — несколько менее действительным и, соответственно, настоятельно требует от нас именно действия.
Между тем в важнейших, иногда жизненно важных ситуациях повседневной жизни мы встречаемся с настоятельным требованием приоритета отказа действия в сложившейся ситуации. Это, например, презумпция невиновности, имеющая силу закона. Пока вина в преступлении не будет доказана, человек считается невиновным. И здесь мы вновь встречаемся с отрицательной формулировкой, предписанием отказаться от действий при отсутствии сильных доводов в пользу действия (обвинения и наказания).
Ученые-философы направления экспериментальной философии провели любопытное исследование. Его участникам предлагалась следующая ситуация морального выбора. Топ-менеджеры некой корпорации одобряют запуск нового проекта, который сулит огромные прибыли, однако может оказать непредсказуемое воздействие на окружающую среду. Влияние проекта на природу и общество может оказаться как отрицательным, так и положительным. Руководителей корпорации и проекта, как специально подчеркивали авторы опроса, не интересуют ни положительные, ни отрицательные последствия проекта, они не хотят зла и не желают добра, они сосредоточены исключительно на возможной прибыли.
Если речь шла об отрицательных последствиях, о вреде для природы и людей, большинство участников опроса сочли главу корпорации и участников проекта в полной мере ответственными за пагубные последствия, напрямую виновными в причинении вреда, сознательно творящими зло. Если же влияние проекта на окружающий мир оказывалось полезным, то большинство опрошенных утверж дали, что особой благодарности за принесенную пользу главы корпорации и участники проекта не заслуживают, поскольку у них не было сознательного намерения творить добро.
Перед нами все та же асимметрия: за причинение зла осуждают сильнее, чем хвалят за принесение пользы, хотя в обоих случаях подчеркивалось, что возможные последствия реализации проекта его участниками изначально в расчет не принимались.
Моральная интуиция подсказывает нам, что добро входит в природу вещей, тогда как зло — результат действия человеческой воли.
Своеобразным этическим экспериментом в той же области экспериментальной философии можно считать известную историю «Паук в писсуаре». Профессор Томас Нагель (Tomas Nagel) какое-то время наблюдал в университетском туалете за пауком, который неосторожно соткал свою паутину прямо в писсуаре, где его рано или поздно, но неминуемо смыл бы поток жидкости. Фаянсовые стенки чаши не давали пауку возможности выбраться самостоятельно, и добросердечный философ-экспериментатор предложил пауку лист бумаги, куда паук переполз, а затем Нагель отпустил его с бумаги на пол в углу туалета. Через два часа экспериментатор вернулся: паук сидел на том же месте. Через два дня он нашел паука все на том же месте мертвым.
История ставит как философские, так и этические проблемы. Оправдан ли нравственно поступок профессора, совершенный из лучших побуждений? Заслуженно ли терзался потом философ чувством вины? Очевидно, что экспериментатор не мог ни предвидеть последствий своего поступка, ни судить о намерениях паука.
Мораль этой истории состоит в том, что бытие само по себе, особенно если это бытие существа, внутреннее состояние которого нам недоступно, имеет в себе элемент морального обоснования, заложенного не нами.
Таким образом, для морального оправдания своего вмешательства в судьбу других существ, и уж тем более людей, необходимо иметь весьма сильные и веские причины.
Приведенные выше примеры убеждают в том, что заповеди, то есть моральные принципы, в основном направлены на то, чтобы останавливать действия, а не побуждать к ним. Пусть это станет напоминанием для тех, кто любит давать решительные советы и знает лучше других, что и кому нужно делать; а также для тех, кто стремится помогать другим, даже если те их об этом не просили.
Важно понимать, что воздержание от действия не есть простое бездействие, порой оно требует куда большей воли и решимости, чем самое решительное действие.
Как сказано в клятве Гиппократа, врач в экстремальной ситуации иногда обязан воздержаться от действий, требуемых той же клятвой: «Я направляю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости». Иной раз силы и разумение врача действуют к выгоде одного больного, тогда как другому неоказанием помощи причиняется смерть.
Нравственность — это область таких высоких идеалов,
