— Слушай, последний раз в этом кресле сидел Брюс Уиллис, — игриво сообщил мне Стивен.
— Неужели?! А кто сидел здесь? — спросила я одного из ассистентов, показывая на мое кресло.
— Жа Жа Габор, — ответил он.
— Вот это да! Последний раз здесь сидела задница Жа Жа. Как тебе такая новость? — сказала я Стивену.
— Брюс и Жа Жа, Стивен и Шерил. Это судьба, — произнес он.
Мы смеялись, пока звукооператор не надел на нас микрофоны.
На нас были направлены три камеры, и продюсер объяснил, что красная лампочка показывает, какая из них в данный момент записывает, и именно туда нам нужно будет смотреть во время шоу. Я сделала несколько глубоких вдохов и сказала себе, что нужно быть спокойной и уверенной. На экране появилось лицо Ларри, и через несколько минут мы были в прямом эфире.
Кинг задавал разумные вопросы и давал нам время на полноценный ответ. Только один из тех, кто звонил в студию, был настроен враждебно. Когда все закончилось, мы со Стивеном вышли с ощущением того, что нам была предоставлена прекрасная возможность объяснить, чем мы занимаемся и почему это так важно..
Когда я приехала домой, я посмотрела запись шоу, которую сделал Майкл. Гример был прав — на экране я действительно хорошо выглядела.
Несколько дней спустя я позвонила домой, чтобы проверить, видели ли программу родители. «Случилось именно то, чего я боялась. Друг моего отца узнал меня и позвонил папе. «Боб, — сказал он, — это не твоя дочь на «Шоу Ларри Кинга?» «Началось», — подумала я, когда отец сказал, что смотрел интервью. К моему удивлению он произнес:.
— Так вот чем ты занимаешься.
— Да, пап. Я даю людям достоверную информацию о сексе и помогаю им решить проблемы, связанные с этим, — ответила я.
Неожиданно спокойную реакцию отца я могла объяснить несколькими причинами. Конечно, он стал гораздо мягче с годами, но я чувствовала, что сыграло роль и что-то другое. Я думаю, он пришел к выводу, что хочет поддерживать со мной контакт, а это означало, что ему придется принять меня такой, какая я есть.
Отец, с которым я выросла, был бы в ужасе от моего разоблачения на национальном телевидении. Я не хотела заставлять его признаваться в этом, но, возможно, он даже увидел ценность моей профессии. Когда Кинг спросил меня, как моя работа помогает людям, то я ответила, что мало кто из нас получал в детстве достоверную информацию о сексе, наше представление об этом формировалось разговорами друзей, фильмами, книгами или порнографией — а это очень ненадежные источники.
Неудивительно, что люди смущены таким количеством ложных сведений. Я объяснила, что одна из моих задач — рассказывать людям о сексе, чтобы они не строили иллюзий в отношении себя или своего партнера. Поколению моего отца, который вырос в тридцатые годы, и мне — выросшей в пятидесятые — не хватало полового воспитания.
Мы оба взрослели в эпоху, когда разговоры о сексе были под запретом. Я пытаюсь делиться своими знаниями, чтобы более поздние поколения не вступили во взрослую жизнь, находясь в информационном вакууме. Возможно, моему отцу даже показалось, что моя работа не бесполезна. Как бы то ни было, он закончил наш разговор словами: «В следующий раз, когда будешь выступать по телевизору, дай нам знать»..
* * *
Моя мать не подавала вида, пока я четыре месяца спустя не приехала в очередной раз домой. Несколькими годами ранее папа с мамой переехали из Массачусетса в Нью-Хэмпшир. Я приехала ранним летом. Стояла такая жара, что я проводила почти все время в доме, где, наоборот, был полярный холод из-за кондиционера, втиснутого в окно гостиной.
Я надеялась, что моя мать рано или поздно заговорит о шоу, но к концу третьего дня поняла, что если я надеюсь на какое-то обсуждение, то начать должна первой. Я гордилась тем, как мне удалось подать себя на интервью, и мне казалось, что нам со Стивеном удалось дать правдивое описание нашей работы. Вечером, когда она смотрела по телевизору новости, я села рядом с ней на диван.
Я спросила, смотрела ли она с папой Ларри Кинга, хотя была уверена, что смотрела. Она кивнула и немного выпрямила спину. У меня мелькнула мысль на этом все и закончить, но я продолжала. Я собиралась объяснить маме, в чем смысл моей работы. Если я была готова признать и защищать мою профессию перед всей Америкой, то могла сделать это и для своей матери..
— Я рада, что ты видела программу, — сказала я, надеясь, возможно, и без всякого на то основания, что наш разговор пройдет мирно.
Мама не ответила.
— Я думаю, мне хорошо удалось объяснить, в чем суть моей работы.
Я хотела, чтобы мама согласилась или не согласилась, или предложила мне заткнуться, или просто хоть что-то произнесла. Вместо этого она посмотрела на меня с непроницаемым лицом.
— Я хочу помочь людям не стесняться и не стыдиться своей сексуальности. Наша культура не позволяет откровенно это обсуждать. Мы едва можем говорить на подобные темы, родители не знают, как начинать разговор об этом со своими детьми. Нет ничего лучше, чем помогать людям чувствовать себя свободнее и давать им информацию, которой не было у меня в детстве..
Я прервала себя, потому что не хотела, чтобы это выглядело как упрек в ее адрес. Я устала ссориться со своей мамой.
— О таких вещах не нужно говорить. Все происходит само собой, — произнесла она.
Наконец-то она что-то сказала. Она была не права, но она вступила в диалог и, по крайней мере, обратила внимание на мои слова.
— Нет, мам, не происходит. У нас слишком сложно устроен мозг, чтобы это происходило само собой. Мы растем в культурной среде, которая отрицает проявления сексуальности. Мы не подходим к сексу с позиции образованного человека и отовсюду получаем противоречивые сведения. Секс, возможно, и естественная вещь, но сам собой он не происходит..
Я взглянула на нее, стараясь оценить, какой эффект произвели на нее мои слова, но на ее лице не отражалось никаких эмоций. Мы несколько секунд молча смотрели друг на друга. Я чувствовала ее холодность, но приходилось признать, что она по крайней мере не кричит и не обвиняет меня в возмутительном поведении..
— Помнишь, я сказала Ларри Кингу, что работаю с инвалидами? Так вот, эта часть моей работы приносит мне наибольшее удовлетворение, и я успешно помогаю им только благодаря тебе.
— Мне?
— Да, тебе. Помнишь нашу соседку Грету?
Грета была умственно отсталой девушкой, к которой моя мать всегда проявляла уважение. Однажды я пришла домой и обнаружила, что Грета сидит на нашем заднем крыльце вся в слезах. По ее ногам двумя красными ленточками струилась кровь. Мама взяла Грету за руку, отвела в ванную и дала пластырь. Она усадила ее за наш кухонный стол, сделала чашку чая и все это время говорила с ней убедительным, но совсем не покровительственным тоном.
