душу цѣлой расы или цѣлаго общества маскируютъ свою приверженность къ нео-католическому идеализму. Вот, почему Вогюэ и сдѣлался одно время какъ бы руководителемъ нѣкоторой доли молодежи Латинскаго квартала въ концѣ 8о-хъ и въ началѣ 90хъ годовъ.
По своему происхожденію (мать его англичанка), фамильнымъ традиціямъ и натурѣ, онъ принадлежалъ къ типу серьезныхъ французовъ, какіе всего чаше попадаются среди французскихъ протестантовъ. У него и наружность такая: онъ — блондин похожъ на русскаго профессора или чиновника съ примѣсью даже чего-то нѣмецкаго. И говорилъ онъ не такъ, какъ пишетъ— гораздо проще и суше. Въ первый мой визитъ къ нему онъ еще не былъ академикомъ; но и послѣ избранія въ «безсмертные» оиъ мало измѣнился въ тонѣ, что ему, конечно, дѣлаетъ честь. Теперь чувствуется, однако, что русскіе беллетристы и вообще Россія для него уже то, что нѣмцы называютъ «сіn überwundener Standpunkt» или, лучше сказать, отступившіе на задній планъ подмостки, которые помогли ему сдѣлать себѣ довольно громкое имя и проникнуть въ академію. Тогда русскими романистами нельзя было заново захватить интересъ публики; и Богюэ благоразумно воздерживался отъ угощенія публики, какъ у насъ говорятъ, «подогрѣтымъ жаркимъ». Онъ остался представителемъ литературнаго эклектизма на подкладкѣ религіозно-нравственной пропаганды, но до конца способенъ былъ отдавать должное таланту и литературному блеску даже и мало симпатичныхъ ему новѣйшихъ беллетристовъ. Такіе критики предназначены попадать въ академики, въ одно время съ такими романистами, какъ Поль Бурже. Я думаю, что между ихъ направленіемъ есть связь, съ тою однако же разницей, что Вогюэ въ своей сферѣ—писатель съ большимъ темпераментомъ, чѣмъ Бурже.
Новаторскія идеи, подъ вліяніемъ заграничныхъ талантовъ, проникли и въ область драматической литературы. Въ ней Ибсенъ, Стриндбергъ, Метерлинкъ нашли себѣ такого энергическаго защитника и пропагандатора, какъ Антуанъ — основатель «Théâtre libre». Онъ же первый поставилъ и «Власть тьмы» гораздо раньше, чѣмъ эта драма попала на русские подмостки. Объ Антуанѣ—актерѣ и директорѣ труппы — я поговорю дальше, въ другой главѣ; а здѣсь остановлюсь на немъ, какъ на одномъ изъ самыхъ выдающихся бойцовъ и за общелитературное новаторство. «Вольный театръ» сдѣлался какъ бы ареной для всѣхъ, кто искалъ другихъ путей творческаго изображенія. Антуанъ испробовалъ всего: и Толстого, и Ибсена, и Метерлинка. и французскихъ молодыхъ драматурговъ, стремившихся создать особый типъ пьесъ ультрареальнаго характера, авторы которыхъ заново продолжали и развивали традиции краняго натурализма. Я уже высказывалъ мой взглядъ на самыя лучшія французскія произведенія «Вольнаго театра», въ той серіи статей, какія я помѣшалъ на эту тему въ журналѣ «Артистъ». Но какъ бы ни относиться къ такого рода репертуару, мнѣ кажется, что все-таки же болѣе удачныя вещи поставлены были на «Вольномъ театрѣ» молодыми французскими драматургами, въ безпощадно-реальномъ направленіи, a нe въ нотахъ скандинавскихъ драматурговъ и символиста Метерлинка. Да и вообще нельзя сказать, чтобы реальная беллетристика пропѣла совсѣмъ свою пѣсенку. Романъ только расширяетъ своп рамки и захватываетъ болѣе глубоко всякаго рода человѣческіе мотивы изъ религіозной, соціальной, политической и художественной жизни, и въ этомъ направленіи Зола, при всѣхъ своихъ недочетахъ, сдѣлалъ въ послѣдніе двадцать лѣтъ на много больше, чѣмъ его ближайшій сверстникъ Альфонсъ Додэ, не говоря уже о Гонкурѣ, который уже далъ все, что могъ. Разумѣется, такіе выученики Зола, какъ напр., Поль Алекси, его вѣрный сеидъ, представляютъ уже отживающую форму натурализма. Съ этимъ южаниномъ — лѣнтяемъ и циникомъ; я довольно часто встрѣчался, бывалъ съ нимъ вмѣстѣ въ гостяхъ и въ деревенскомъ домѣ Зола въ Меданѣ. Такого рода натуралисты, какъ Поль Алекси, дальше не пойдутъ. Но и тѣхъ писателей, которые выступали нѣсколько позднѣе, съ самыми широкими замыслами на социально нравственныя темы или ударялись въ исканіе эксцентрическихъ сюжетовъ, какъ напр., Ропи и Юисмансъ, все-таки же нельзя считать представителями чего то безусловно враждебнаго реальной беллетристикѣ. Они возросли на той же почвѣ. Юисманс, въ послѣдніе годы, сталъ предаваться какому-то писательскому озорству, создавая или, лучше сказать, сочиняя лица извращенныхъ декадентовь, съ ненавистью ко всему естественному и нормальному, а потомъ ударился въ какую-то клерикальную чертовщину, поражая своей эрудицией по этой части и выказывая несомненный талант и по игрѣ фантазии и по языку. И его, и Ропи я встречан; а Юисманса знаю даже давно съ тѣхъ поръ, какъ онъ былъ мне рекомендованъ Зола. Это одна изъ курьезныхъ писательских личностей, созданныхъ Пприжемъ послѣдней четверти вѣка. Онъ — голландскаго происхождения но по воспитанию и всѣмъ умственнымъ и душевнымъ склонностям — дитя извра щённаго Парижа, наружностью что-то вродѣ Мефистофеля, испитой, съ неряшливой бородкой и угловато-острыми чертами болѣзненнаго лица. Онъ — сознательный эксцентрикъ в, которомъ трудно распознать: умышленно ли онъ чудачитъ или искренно переходитъ отъ одного мозгового диллетантства къ другому. По своей карьере бывшій чиновникъ министерства внутреннихъ дѣлъ и завѣдовалъ тѣмъ бюро, которое надзираетъ за производствомъ и продажей взрывчатыхъ веществъ, главнымъ образомъ динамита Рони — авторъ романовъ съ философско-соціальными замыслами и языкомъ, набитымъ всевозможными техническими терминами — своимъ складомъ напоминаетъ нашихъ писателей изъ народническаго лагеря. Ему до сихъ поръ не удалось сдѣлаться моднымъ романистомъ. Онъ долго пробивался и въ Англіи, и въ Парижѣ; въ послѣднее время стало извѣстно, что онъ сотрудничаетъ съ своимъ братомъ, какъ дѣлали это когда-то Гонкуры.
Трудно подвести подъ двѣ-три крупныя рубрики то броженіе, какое за послѣднія двадцать лѣтъ происходило въ Парижѣ въ кружкахъ молодыхъ писателей. Блестящій болѣе прочный успѣхъ завоевывали себѣ очень немногіе. Изъ нихъ самымъ удачныхъ конкурентомъ и Мопассана и Бурже являлся, въ самые послѣдніе годы, Марсель Прево, авторъ эротическаго романа «Les demivierges». Если судить по его карьерѣ, то опять-таки никакъ нельзя сказать, что натурализмъ замираетъ, потому что и замыслы, и колоритъ романовъ Прево реалистическіе; даже до нельзя, съ прибавкою умышленнаго эротизма, того эротизма, который продолжаетъ царствовать на бульварѣ, угощая публику ежедневно фельетонными разсказами, повѣстями и цѣлыми романами, гдѣ старательность и часто даже блескъ формы вовсе не выкупаетъ цинической порочности содержанія. Въ этой области довольно долго съ неизмѣнным успѣхомъ дѣйствовали такіе писатели, какъ Арданъ Сильвестръ или Катуллъ Мендесъ. Многіе молодые люди, и въ Парижѣ, и за границей, высоко цѣнят талантъ, манеру и замыслы беллетристическихъ вещей Анатоля Франса, успѣвшаго завоевать себѣ имя и какъ литературный критикъ. Нѣкоторые изъ моихъ парижскихъ пріятелей не разъ предлагали мнѣ познакомиться съ нимъ; но, какъ критика, я не считалъ, и до сихъ поръ не считаю, его носителемъ какихъ-нибудь новыхъ идей или пріемовъ, а въ беллетристѣ вижу талантливую и очень блестящую игру въ какой-то двойственный полумистическій-полупорнографическій сексуализмъ. He думаю, чтобы онъ былъ для самыхъ молодыхъ кружковъ Парижа глашатаемъ новаго слова въ этихъ
