просто князя, а князя Смоленского. А великий поэт-баснописец Иван Андреевич Крылов написал басню о нашествии Наполеона «Волк на псарне». В ней Волк думал легко поживиться и залезть в овчарню. Но ошибся. Не к овечкам попал, которых запросто грызть можно, а на псарню. Поднялся шум, его окружили. Волк вздумал хитрить, вести «переговоры». Дескать, он не со злом пришёл, а мириться, готов дать «волчью клятву» не трогать овец, даже заступаться за них.«Послушай-ка сосед, — Тут ловчий перервал в ответ, Ты сер, а я, приятель, сед. И волчью вашу я давно натуру знаю; А потому обычай мой: С волками иначе не делать мировой, Как снявши шкуру с них долой». И тут же выпустил на Волка гончих стаю.
Эту басню привезли Кутузову, она очень понравилась фельдмаршалу. В деревне, где остановился штаб, Михаил Илларионович читал её крестьянам. А на словах «Ты сер, а я, приятель, сед» – снял шапку и показал свои седые волосы.
Война русского народа против захватчиков. Английский художник Крукшенк
Глава 25
День победы на Рождество Христово
Побоище на переправе через Церезину
Армия Наполеона отступала уже в полном беспорядке. Раньше у наших солдат захваченная пушка считалась большой ценностью – за неё полагался Георгиевский крест. Теперь они даже перестали считать брошенные орудия, оставляли на месте. И пленных считать перестали. Отбирали у них оружие, а конвоировать их в штаб поручали крестьянам. Сами не отвлекались, шагали дальше. Чаще всего налетали на неприятелей казаки, и им доставались огромные трофеи.
Гвардейский офицер описывал, как к ним в лагерь приехал донской казак. Продавал всем желающим захваченные у врагов красивые пистолеты, сабли, табакерки, часы. У него был второй большой мешок, и его спросили – нет ли в нём чего-нибудь интересного. Казак ответил: там награбленное у русских церковное серебро: «Я дал себе обещание пожертвовать его в какую-нибудь церковь. Боже сохрани, чтобы я этим воспользовался или стал продавать». Гвардейцы предложили: «Отдай в нашу полковую церковь». Казак кивнул: «Это ладно, бери!» Запросто отдал тяжеленный мешок с серебром и ускакал, даже не назвал своего имени.
40 пудов серебра (655 килограммов) казаки пожертвовали Казанскому собору в Петербурге, из него была сделана памятная решётка вдоль амвона (место, где находится священник). Разграбленному Свято-Донскому монастырю в Москве Платов передал 10 пудов серебра (164 килограмма) и 20 тысяч рублей. У него в подчинении были и башкиры, мусульмане. Они обратились к атаману, что тоже хотят сдать деньги и ценности для Донского монастыря. Сражались-то вместе. Обидно будет, если христиане сдают, а им не разрешат.
Наши воины и вели себя совсем иначе, чем европейские. Они видели разорённую родную страну, сожжённые города и сёла, погибших товарищей и жителей. Но не озверели. Суровыми были только в бою. А к побеждённым относились по-православному, по-человечески. Офицеры рассказали, как однажды русским солдатам подвезли продукты, сварили щи. Старый фельдфебель увидел, какими глазами смотрят на еду голодные французские пленные, и предложил: «Братцы, чего нам стоит один раз горячего не поесть? Отдадим им наш обед». И отдали, накормили, хотя сами за день проголодались.
В другой раз вечером солдаты развели костры для ночёвки. Пошли за дровами, вернулись и видят – вокруг их костров набились окоченевшие французы. Из леса вышли к теплу. Тогда наши бойцы принялись разжигать новые костры. И к ним стали выходить ещё французы. Так и насобирали их несколько сотен. Даже крестьяне изменили отношение к врагам. Пока они были грозными, убивали, грабили, жгли, крестьяне их обычно в плен не брали, сразу приканчивали. А сейчас к ним брели жалкие, голодные, оборванные. Молили: «Шер ами! Шер ами!» (это означает «дорогой друг»). Их жалели. Давали что-нибудь поесть, отводили к военному начальству. От французского «шер ами» в русском языке появилось новое слово – «шаромыжники». Оборванцы.
Но и русской армии приходилось очень трудно. От Тарутина до Днепра она прошла с боями 600 километров. Очень устала. Многие части отстали по дороге. Среди солдат было немало больных. В осенней грязи вязли телеги, и обозы тоже отстали. В передовых частях кончались боеприпасы. Не хватало еды. Пора было и утеплять солдат, одевать в зимние полушубки. Преследовать врагов Кутузов выслал казаков, партизан. Основные силы приостановил, пока подвезут хотя бы самое необходимое. Поэтому Наполеон после разгрома под Красным смог оторваться от нашей армии.
Но у него было уже совсем бедствие. Из Москвы он вывел 110 тысяч. А осталось 10 или 15 тысяч боеспособных солдат! За ними тянулись 40 тысяч больных, раненых, выбившихся из сил, потерявших или бросивших оружие. Но что с них было толку? Тянулся и обоз изменников, которые ушли с французами из Москвы. Великая армия Наполеона погибала ещё без всякой зимы, без морозов – после Красного опять потеплело, первый снежок и лёд растаяли.
Сзади у Бонапарта был Кутузов. Но и спереди ему вот-вот могли перекрыть дорогу. С одной стороны наперерез наступал Витгенштейн. С другой – армия адмирала Чичагова шла на Минск. А там у Наполеона тоже была тыловая база: склады, госпитали. Окружали. Бонапарт разослал приказы. Австрийскому фельдмаршалу Шварценбергу – срочно атаковать Чичагова, оттянуть его войска на себя. Маршалу Виктору – срочно атаковать и отогнать Витгенштейна. Они выполнили.
К Виктору присоединился вылечившийся маршал Удино, сменил раненого Сен-Сира. В их корпусах было 30 тысяч пехоты и конницы, у Витгенштейна столько же. Враги ударили на русские авангарды возле деревни Смоляны, отбросили их. На следующий день подтянулись свежие русские силы, вышибли их из Смолян. Обе стороны потеряли по 3 тысячи убитых и раненых. Но Виктор и Удино не отважились больше лезть в атаки. Повернули уходить на соединение с Наполеоном.
А Шварценберг с австрийцами и корпусом генерала Ренье попытался ударить на Чичагова, сорвать его поход на Минск. В Бресте оставался русский корпус генерала Сакена. Он вступил в бой. Смял корпус Ренье. Шварценбергу пришлось разворачивать на него и австрийскую армию. В сражении русский корпус оттеснили из Бреста. Но и неприятелей он в Белоруссию не пропустил. Войска Чичагова вошли в Минск. Взяли