княгини Лобановой-Ростовской в 1920 году, после войны спрос на значительные драгоценности был огромным. И этот единственный аукцион был событием, которое задаст тон на следующее десятилетие.Драгоценная княгиня
В 1920 году Луи был назван одним из трех ювелиров-экспертов в завещании княгини Веры Лобановой-Ростовской. Урожденная княжна Долгорукая, она вышла замуж в другой княжеский род и к сорока годам после смерти мужа стала обладательницей огромного состояния. Ее дворец в Москве, который она называла «маленьким Эрмитажем», был окружен большим парком и наполнен старинной мебелью, произведениями искусства и артефактами со всего мира. Вскоре после убийства ее близкого друга великого князя Сергея в 1905 году она покинула Россию, чтобы поселиться в Европе, курсируя между великолепным домом в Париже и виллами в Ментоне и Веве в Швейцарии. Любительница драгоценностей, она стала частым и желанным гостем дома 13 по Рю де ла Пэ и покупала их в таких количествах, что некоторые могли бы это счесть самозабвением. Своим критикам она отвечала: «Это мудрые инвестиции; я ничего не растрачиваю; напротив, я строю второе состояние из первого».
В апреле 1919 года, в возрасте восьмидесяти трех лет, княгиня умерла в Швейцарии, убитая горем из-за разрушений на ее родине. Для ее обширных коллекций были организованы многочисленные аукционы, а на январь 1920 года в Лозанне, на берегу Женевского озера, была запланирована грандиозная продажа украшений. Эти торги продлятся шесть дней, и на них будет представлена одна из величайших частных коллекций, когда-либо выставлявшихся на продажу в XX веке. Торговцы, эксперты и высокопоставленные представители общества, от принца Гессенского до бывшей королевы Греции, съезжались со всего мира, чтобы своими глазами увидеть сказочные вещи, которые украшали русскую княгиню, а в некоторых случаях даже могли побывать в руках царя. Самыми яркими предметами были брошь с бриллиантом в 118 карат и ожерелье из ста семидесяти одной розовой жемчужины (весом около 2000 гран, или 130 граммов), которое император Николай I купил для своей любимой дочери, великой княгини Марии.
Оценив вещи, Луи помог решить, в каком порядке выставлять их на аукцион, и предложил, чтобы жемчужное ожерелье, которое планировал купить сам, было первым лотом. Надеялся, что если его увидят на старте с высокими ставками, то остальные последуют его примеру и ювелирный рынок начнет стремительно расти. Как оказалось, это была правильная тактика. Он купил ожерелье за 533 100 швейцарских франков (около $900 000 сегодня); аукцион, как он писал отцу, прошел с «большим успехом… Продажи достигли почти вдвое большей цифры, на которую мы рассчитывали, цены поразили воображение, и новость быстро распространилась не только по Европе, но и по всему миру».
В общей сложности аукцион выручил 3,47 миллиона швейцарских франков (более $6 миллионов сегодня), это стимулировало спрос на исторические вещи, который продлился в течение следующего десятилетия. «Я предвижу большой рост цен на драгоценные камни в ближайшее время, – говорил Луи американскому репортеру. – Жемчуг, изумруды, очень крупные рубины, сапфиры и бриллианты… будут, как и последние годы, доминировать в ювелирной моде».
Картье сыграют важную роль в бурно развивающемся рынке. Письма Пьера и Жака показывают их отчаянные попытки приобрести как можно больше русских драгоценностей, опередив конкурентов. Понимая, что продажа семейных состояний – деликатная тема, они не выставят предметы на аукцион, но будут осторожно напоминать о себе, надеясь, что именно к ним обратятся за помощью. Так и случилось. Даже когда Россия закрылась от мира, контакты с Cartier продолжились. Романовы, которые когда-то купали Cartier в своей отраженной славе, теперь вынуждены были снабдить свои драгоценности «престижным происхождением». Иностранные клиенты, особенно американцы, были счастливы платить за то, чтобы носить диадему великой княгини.
653 Пятая авеню
Новая структура Cartier, когда братья имели финансовую долю в каждом Доме, оправдала себя. У Луи появился стимул делать то, что он хорошо умел – создавать; братья искали покупателей на своих более процветающих рынках. Но это не означало, что не было споров: деньги и власть всегда влияют на отношения.
Здание на Пятой авеню принадлежало Луи и Пьеру. Через шесть лет после того, как оно было приобретено в обмен на жемчужное колье, обсуждалось, что делать дальше. Пьер чувствовал, что ему имеет смысл владеть им полностью, поскольку он был президентом нью-йоркского филиала. За свою долю он предложил Луи полмиллиона долларов, отметив, что это была бы отличная сделка: «Обменный курс [во франках] утроит капитал, который ты вложил». Опасаясь упустить возможность всплеска стоимости недвижимости, Луи колебался. Он также считал, что при расчете текущей стоимости должны учитываться расходы на ремонт в размере 900 000 долларов. Луи заявил, что готов продать Пьеру, «брату и компаньону», свою половину здания за полмиллиона долларов только в том случае, если брат согласится разделить с ним будущую прибыль: одну треть – Луи, две трети – Пьеру.
Пьер отступил, заявив, что не заинтересован в покупке бизнеса, несмотря на то, что изначально это была его идея. Возможно, он не ожидал, что не деловой брат будет столь резок: «Я предлагал купить твою долю, чтобы сделать одолжение, но ничто не было бы более приемлемым для меня, чем сохранить статус-кво». Он признал, что в то время как стоимость дома 653 по Пятой авеню могла бы увеличиться в краткосрочной перспективе, с течением времени стоимость недвижимости могла измениться, вплоть до возмутительных заявлений, что «срок службы здания в Нью-Йорке составляет всего около тридцати лет. Ему осталось жить около пятнадцати лет».
Решение так и не было найдено. Пьер не соглашался ни с цифрами Луи, ни с его утверждением, что расходы на ремонт увеличили стоимость недвижимости, считая, что «эти расходы были абсолютно необходимы для адаптации частного дома к нашему типу бизнеса». Он утверждал, что им движет в первую очередь забота о репутации американского бизнеса Cartier Inc., в котором каждый из них имел по 50 процентов акций: «Я больше думаю о Cartier Inc., в котором имею только половину [доли], чем о моих собственных личных интересах». Луи не до конца поверил ему и не согласился с утверждениями Пьера о том, что ремонт не повлиял на стоимость здания, как и с утверждением, что собственность скоро начнет снижаться в цене.
Решительные люди, привыкшие добиваться своего, Луи и Пьер зашли в тупик. Они могли рассуждать сколько угодно, но их объединяла одна и та же упрямая вера в себя и страх быть использованными в чужих интересах. Объединенные, они были мощной силой, но противопоставленные друг другу, препятствовали прогрессу. Пьер предположил, что они могут попросить отца вмешаться. Семидесятидвухлетний Альфред по-прежнему активно участвовал в бизнесе; его мнение было уважаемо как голос разума и опыта. Но пока дело было отложено. Пьеру пришлось уехать по работе в Канаду, а Луи отправился в Будапешт. Недавно он познакомился там с прекрасной графиней.
Графиня
Зимой 1921 года Луи сделал небольшой перерыв в работе, отправившись в приморский
