а работаем мы под землёй, где вечно минус десять.
В наше отсутствие в бараке производилась санитарная обработка. Десятком паяльных ламп прожигали все места скопления паразитов, парные щиты были вынесены на улицу. Каждый брал по щиту и нёс в дальний угол зоны, где в кузовах шахтных вагонеток, наполненных кипящей водой, купал щит в два приёма — сперва окунал одну половину, потом другую.
Пока доносил щит до барака — он покрывался ледяной коркой. В тепле ледок таял, щит становился мокрым. Сушка щитов в основном производилась собственным телом.
Такая баня повторялась десять раз в течение трёх недель регулярно через день. Как две капли воды были похожи эти бани. Менялась только погода — то ветер без пурги, то мороз без ветра, то мороз и ветер. Вот почему первоначальные восторги сменились ужасом, а для многих — весьма печально. Одни лежали с плевритом, другие с воспалением лёгких, одни выздоравливали, другие — умирали.
Тех, кто пытался увильнуть от проводимого мероприятия, водворяли в карцер с выводом на работу, а после работы водили в ту же баню. Таким образом, хитрость не удавалась и человек не выигрывал, а явно проигрывал.
Народная пословица говорит: «Как бы не болела, лишь бы хорошо померла».
Вшей в лагере не стало, остались клопы, но в ограниченном количестве, как говорят — одиночки. После того что было до десятидневной бани, мы их не замечали. Ни в одном лагере потом с таким положением не сталкивался. А за обнаруженных вшей или клопов строго наказывали дневальных, бригадира, работников санчасти и даже людей, на ком находили вошь.
Вот уже четыре месяца изо дня в день — одно и то же. Шахта — барак и опять — шахта. Десять походов несколько разнообразили эту жизнь. Но повторения их всё же никто не хотел. Не хотел бы и я такой жизни с походами и без походов даже злейшим моим врагам.
Единственным преимуществом лагеря оставалось то, что в течение четырёх месяцев, за исключением десяти «банных» дней, мы не видели конвоя, не слышали «молитвы», а это много значило. И мы влачили беспросветную, чисто животную жизнь.
Много работали, мало ели, терпели наскоки своих начальников, огрызались и за это наказывались, ругались — и за это избивались.
А за проволокой раскинулись необъятные просторы голой, покрытой снегом тундры, до самого Ледовитого океана!
На командировку прибыла медицинская комиссия. На шахте вот уже в течение двух дней работы не ведутся. Бригада за бригадой проходят перед лицом этой комиссии.
Предстал перед ними и я — скелет, обтянутый кожей. Кровянятся дёсны, шатаются зубы, ноги покрыты тёмными пятнами. Осмотр закончился очень быстро. Меня даже не ощупывали и не слушали, как и многих. Ограничились общим визуальным осмотром, заглянули в рот, коротко спросили: «Давно?». Ответить я не успел. Явственно услышал: «Списать! Кто там следующий? Подходи!»
На следующий день колонна в двести человек двинулась в сторону Норильска — города будущего.
Шагаем в полярном ночном безлюдье. Крепкий мороз подстёгивает нас и конвой. Несмотря на добротные белые полушубки, меховые шапки и валенки первого срока, подшитые толстым войлоком, рукавицы мехом внутрь и наружу — конвой всё же убыстряет шаг, подгоняет нас рвущими ночную тишину, громкими окриками:
— Шагай быстрее!.. Подтянись!
Небо напоминает грандиозный планетарий. Звёзды над нами сверкают так ярко, что кажутся искусственными.
Через мгновение небо уже запылало всеми цветами радуги. Мы, как зачарованные, смотрим на это чудо природы — северное сияние. В небе творится что-то непонятное, потрясающее и таинственное. Гирлянды с причудливыми очертаниями и разнообразнейших оттенков — от ярко-красного до тёмно-фиолетового — сполохами пробегают по небу друг за другом. Гигантские радуги с красивой бахромой свисают с чёрного неба, то свёртываясь и исчезая, то вновь медленно развёртываясь и переливаясь разнообразием цветов и оттенков. То вдруг, закрывая полнеба, спускаются разноцветными полотнищами складок чудесного громадного театрального занавеса. Небо то розовое, то красное, то вдруг — чёрное — трепещет, дрожит, тает и вновь озаряется быстро меняющимися красками. Мощные вспышки белого пламени на горизонте сменяются заревом, как будто вот-вот поднимется солнце. Зарево медленно угасает, небо темнеет и вдруг вверх побежали ручейки бледно-зелёного цвета. Они взбираются всё выше и выше, меняя окраску, и как бы тонут в волнах плещущегося моря.
В непрерывно меняющемся освещении лица людей кажутся чужими, не знакомыми, не земными. Малой, ничтожной песчинкой кажется человек в этом необъятном море красок, поистине фантастическом, ежесекундно меняющемся свете.
Со всех сторон ввысь поднимается лавина потоков цвета морской воды, сливающихся в неописуемо красивые, сказочные драпри, но уже не зелёного, а какого-то переливающегося от бледно-розового до тёмно-красного. Вспышки следуют одна за другой, завершаясь ослепительным сиянием всего небосвода. Тьму прорезают ярко-оранжевые, фиолетовые, жёлтые, зелёные, пурпурные полосы, беспрерывно меняющие свои очертания и оттенки.
Красота, таинственность этого грандиозного явления природы давит и уничтожает собственное «я». Кажется, что фраза «Человек — царь природы» нигде не звучит так робко и фальшиво, как здесь, под неспокойным небом Заполярья. Не родился ещё художник, чтобы воспроизвести на полотне это чудо, эту потрясающую своей грандиозностью и разнообразием красок картину. Описать это явление, рассказать о нём — не хватит всех слов человеческого языка. Не хватает и красок, выдуманных людьми, чтобы создать всю гамму цветов в их ошеломляющей и чарующей динамике. Это нужно видеть. Видеть хотя бы один раз в жизни, чтобы запомнить навсегда.
Даже человек высокой культуры теряется в этом мерцающем и переливающемся неземном освещении, он потрясён, очарован, он околдован. Что-де говорить о местных жителях-ненцах, сплошь ещё неграмотных, застигнутых на своих нартах в сотнях километров от жилья. Они могут только преклоняться и молиться неизвестному, чему-то великому и непонятному.
Кто творец этого чуда, кто управляет им, и по каким законам и велениям начинает гореть и беспокоиться небесный свод? Не предупреждение ли это тем, кто дерзает и посягает на необъяснимое и непонятное, на красивое и страшное? Суеверный человек в эти минуты, как никогда, утверждается в существовании сверхъестественной силы, которой ему должно поклоняться и повиноваться.
И как буднично звучат слова наших энциклопедий, что «полярное сияние — это свечение (люминесценция) верхних слоёв атмосферы, возбуждаемое потоком заряженных частиц (корпускул), извергаемых из активных областей Солнца». Это лишь объяснение явления, а не показ его. Это только математическая формула его, а не раскрытие во всей полноте, со всеми оттенками и своеобразием.
Надо всё это, повторяю, видеть своими глазами, прочувствовать всем своим существом, запечатлеть в своём мозгу.
Голодный, замёрзший заключённый, истомлённый
