«Она была так хороша и порой так нежна, что привлекла меня. Я говорю „порой“, так как ревность ее часто доходила до бешенства, что скорее объясняли гордостью, чем любовью. Фурия, а не женщина…
Она обладала всеми атрибутами физической красоты, но у нее отсутствовал темперамент — что полностью зависело от ее воображения, от того, что было в этот момент у нее на уме. Сегодня она пылко сжималa меня в объятиях, а завтра, возможно, будет холодна как во время обычного разговора…»
Пока солдаты де Во подавляли последнее сопротивление на острове, Габриэль боролся за мир своими способами. Продолжая делить ложе с Мари-Анжелой, он увлекся молодой женщиной, принадлежавшей к крупной корсиканской буржуазии. Несколько оробевший, он не решался за ней ухаживать, но дама сама сделала первые шаги. Говорит сам Мирабо:
Никогда я не был удивлен больше, чем в тот вечер, когда прогуливаясь под ее окнами, поймал брошенный к моим ногам сверток, где был спрятан бант и записка, написанная по корсикански. В нескольких словах мне сообщали, что я любим и могу поговорить с обожаемой мною особой. Мне предлагалось назавтра встретиться в условленном месте с брюнеткой, дать ей бант и, если она покажет мне такой же, последовать за ней. Какое-то время я колебался, но любопытство и, возможно, тщеславие победили: я решил явиться на свидание во всеоружии. Меня встретила закутанная похожая на монахиню женщина, она не произнесла ни слова. Я обронил бант и поднял его, как если бы женщина его обронила. «У меня есть такой же», — она показала мне его и улыбнулась. Я улыбнулся в ответ…
Мы пробирались через густые заросли к монастырю. Тут я увидел веревочную лестницу, по которой можно было вскарабкаться на невысокую башню. Она не стала подниматься и оставила меня одного — размышлять и ждать. Через полчаса явилась С. Она стала невнятно объяснять принятые меры предосторожности. Несмотря на все ее кривлянья, мы недолго наслаждались чистой любовью, — я не из тех, кто рискует понапрасну, пришлось сократить церемонии. (Габриэль не был сентиментален.) На этот раз, — добавляет он, — я встретил истинную, пылкую итальянку и, если бы рядом с нами ворковал еще кто-нибудь, кроме голубей, наша встреча не осталась бы тайной».
Мнрабо вскоре узнал, что монахиня — родная сестра м-м де С. Благодаря ей он смог часто встречаться в этой башне с пылкой итальянкой. Один случай позволил доказать преданность монахини. Однажды вечером проникнув в сад, в окно монастыря заглянула девушка. Монахиня быстро поднялась по лестнице, чтобы выяснить, кто это незваная гостья. Оказалось, случайно забрела молоденькая институтка. Она исчезла, даже подозревая о том, что происходило в монастыре.
Габриэль вскарабкался по лестнице следом за мои ней, и его недремлющий взор успел заглянуть ей под юбки. Зрелище произвело на него такое впечатление, что наверх он прибыл в прекрасной форме. Присутствие м-м С стало необходимым, но она опаздывала, и молодой человек недвусмысленно жестами дал понять монанахине, что было бы любезно с ее стороны заменять ее сестру. У молодой монахини, расторопной и лишенной излишней стыдливости, загорелись глаза. Ей не составило никакого труда оказать Мирабо ожидаемую от нее услугу.
«Несмотря на связывающую обеих сестер нежную дружбу, — продолжает неутомимый соблазнитель , — они не доверили друг другу этот секрет». Жизнь продолжалась…
* * *
Но, увы! Мирабо совершил великую неосторожность. Однажды ночью Мариа-Анжела, с которой он продолжал встречаться, нашла в его кармане записку от м-м С. Она тотчас же написала сопернице письмо и назначила ей свидание. М-м С явилась, не представляя, что ее ожидает. Можно представить ее удивление, когда ее обозвали шлюхой и вцепились в лицо когтями.
— А теперь, — сказала Анжела, доставая из кармана два стилета, — мы будем драться.
М-м С., вся дрожа от страха, хотела было отказаться, но соперница так безобразно ее обзывала, что она взяла стилет, и схватка состоялась. Как фурии женщины налетали друг на друга. М-м С. была ранена голову, затем в грудь, но ей удалось так глубоко ранить руку Анжелы, что та покинула поле боя и вернулась домой. Обеим пришлось слечь в постель, а главному хирургу — лечить воительниц. «Мое объяснение с обеими возлюбленными напоминало грозу», — признается де Мирабо. Можно себе представить… М-м С. плакала, страдая от предательства. Что же касается Марии-Анжелы, она вознамерилась убить Габриэля. Ему пришлось спешно покинуть свое жилище, чтобы спастись от острого кинжала молодой корсиканки. Он укрылся в Бастиа, где и встретил экономку Шардон, которую любил когда-то Лозен. Эта молодая женщина вела такую распутную жизнь, что пальцев одной руки хватило бы — чтобы сосчитать тех, кто не был ее любовником. Мирабо решил соблазнить ее презрением:
« Я начал с того, что грубо оттолкнул ее притязания. Она стала меня бояться. Я обращался с ней бесцеремонно — верный способ ее приручить. Наконец, во время охоты, я положил конец этому приключению — взял ее как девчонку: она была легкая, словно куколка… Потом я ее поднял и снова усадил на лошадь. Моя сила — это как раз то, что нужно подобным женщинам. Мы несколько раз встречались в садах, и я поддержал свою репутацию».
Это приключение осталось без продолжения, и де Мирабо продолжил свое завоевание Корсики: по очереди становился любовником экономки, вдовы, замужней женщины, нескольких гризеток, жены булочника, дочери ростовщика, многих девиц и своей хозяйки. Наконец он познакомился с одной римлянкой по имени Карли, обладавшей вулканическим темпераментом.
«Я никогда не видел такого безрассудного и в то же время хитрого создания. Ее охраняли, но она обманывала своих шпионов то для того, чтобы мне написать, то для того, чтобы со мной встретиться. Одна дама указала мне место, где она обычно исповедовалась. На Корсике это таинство происходит в больших кабинах, где принято закрываться с исповедником, с такими же решетками, как у нас. Поскольку она была любимой послушницей старшего монаха, у нее был ключ. Она знала, или догадывалась, или надеялась, когда старый монах будет занят и не придет.
В другой раз она послала за мной как за портным, чтобы снять мерки для платья. Я никогда не закончу, если расскажу о всех ее уловках. И все-таки однажды ее муж чуть не застал нас — я едва успел спрятаться под кроватью. Он побранил ее за затворничество. Она пожаловалась на страшную головную боль, и он наконец дал ей возможность немного вздремнуть».
Пока Мирабо лежал под кроватью, солдаты легиона Лотарингии одержали окончательную победу. Когда де Мирабо вылез из своего укрытия, Корсика была уже Французской. Он шумно радовался и вернулся во Францию вполне довольный собой: за неимением военной доблести, он показал дамам острова красоты истинно французские мужские качества…
