По возвращении с Корсики Габриэль поселился замке Мнрабо, куда вскоре приехала его сестра — она недавно вышла замуж за маркиза де Кабри. Молодая женщина обрадовалась встрече с братом, которого не видела семь лет. Что касается Мнрабо, то он проявил воодушевление, которое обеспокоило бы любого, кроме маркиза. По своей наивности он думал, что ему нечего опасаться своего шурина. Он ошибался.
Встретив Луизу, Мирабо был приятно удивлен сохранил воспоминание о неловкой некрасивой девушке, а она превратилась вдруг в очаровательную молодую женщину. По привычке он раздел ее оценивающим взглядом… После семилетней разлуки и такой метаморфозы Луиза показалась ему незнакомкой, и он не испытывал больше братских чувств. Она предстала перед ним в блеске искрящейся молодости и неповторимой нежности, выразительных черных глаз, с тем видом благородства, который встречался лишь в античности, с прелестным станом и гибкостью, изяществом, чарующим соблазном, свойственными ее полу.
Он уводил ее в лес на прогулки, брал за руку, был уважителен и нежен с ней до того дня, когда почувствовал ее волнение. Как и другие женщины, она попала под магнетическое воздействие этого прирожденного соблазнителя. Как-то раз, когда они приближались к концу аллеи, он притянул ее к себе и поцеловал. Через два часа де Кабри оказался гораздо более тесно связанным с Габриэлем, чем предполагал…
Это кровосмесительство — надо все же назвать вещи своими именами — не вызвало ни у Мирабо, ни у его сестры никаких угрызений совести. Подобные отношения в конце XVIII века не воспринимались так отрицательно, как сейчас. «Кровная плоть не внушала тогда, — пишет Дофэн Менье, — такого всеобщего ужаса, как в наши дни. Во все времена между братом и сестрой случались возвышенные и мрачные привязанности, сама природа которых обрекает их на несчастна и короткую жизнь. Это чаще случалось там и тогда, когда воспитание девочек и мальчиков происходило раздельно, как в семье Мнрабо. Они снова встречались уже в зрелом возрасте, и неудивительно, что возпикала привязанность, вызванная поражением от взаимного превращения. Они виделись словно впервые, как будто никогда дотоле не были знакомы. Дидро был не единственным „философом“ своего времени, который натурализовал эти расстройства души, воображения или чувств. По его словам, это стало невинной рекомендуемой привычкой племен на Таити. Кровосмесительство, уже не нужно было объяснять ошибкой, чтобы к нему снисходительно относился свет».
Но высшее общество Экса вскоре взволнованно заговорило об этой непристойной связи. Маркизу де Кабри называли развратницей. А сам Мирабо с присущим ему хамством стал вдруг строгим судьей сестры: через шеть лет он напишет, что Луиза была «Мессалиной и проституткой»…
* * *
Исчерпав особые радости запретной любви, Габриэль покинул замок Мирабо и, не заботясь больше об обесчещенной им сестре, направился в Париж. Шел 1771 год. Безумство царящей тогда похоти было ему точно впору — как раз по его натуре. Следуя по пятам Лозена, единственного мужчины, который служил ему примером, он с неистовством бросился на завоевание придворных дам и стал любовником бесчисленного множества красавиц. Впрочем, любые были для него хороши: маркизы, горожанки, куртизанки, служанки… Жажда обладания толкала его на связь с любой миловидной женщиной, что позволяло «погасить на несколько секунд без конца возникающий вновь огонь желания».
Ненасытность Мирабо в любви в действительности была недалека от патологии. Вот что по этому поводу пишет Лука де Монтини: «Неутолимая страсть к женщинам объясняла его бесчисленные связи, скорее мрачная страсть, чем преступная, — она была в некотором роде непроизвольная, совершенно физическая, врожденная, мучила его всю жизнь и проявлялась еще несколько часов после смерти. Это, безусловно, странный, но реальный факт». Мирабо, увы, был болен приапизмом — изнурительной болезнью, из-за которой он постоянно пребывал в галантном положении, вынуждаемый иногда, публично демонстрировать свою неуместную мужественность…
…Давно уже версальские дамы ожидали такого мужчину. Его появление было встречено перешептыванием и самые пугливые, верные, добродетельные особы принялись ходить рядом с ним кругами, сгорая от нетерпения удовлетворить свои желания. Любовницами Мирабо побывали почти все придворные дамы; назовем хотя бы этих мадам: де Гемене, де Каруж, де Бермо де ла Турдю Рэн и даже сверхблагоразумную де Ламбаль…
* * *
В конце 1771 года Мирабо покинул Версаль, оставив шестьдесят семь восхищенных, успокоенных, осчастливленных им женщин, и вернулся в Прованс по семейным делам. «Речь шла, — пишет Дофэн Менье, — о разделе крестьянской и помещичьей земли: крестьянам предстояло лишиться каких-то исконных прав, ибо сохранение их стало для помещика разорительным». Простой люд, естественно, решил отстаивать свои права. Тогда будущий народный трибун вооружился палкой и принялся дубасить непокорных. Достойная картина, тем более если представить Мирабо несколькими годами позже, когда он выступал в ассамблее от имени третьего сословия…
Совершив этот сомнительный подвиг, молодой граф, остро ощущавший нехватку денег, подумал, что выгодный брак смог бы поправить положение. Выбор его пал на девушку, составлявшую самую выгодную партию в Эксе, — Эмилию де Кове, единственную двадцатилетнюю дочь маркиза де Мариняна, владельца золотых островов. Девушка не была красавицей, но мысль о ее приданом вдохновляла многочисленных претендентов. Ходили слухи, что некий де ла Валет был почти у цели. Мирабо сообразил, что для победы необходимо поторопиться. Он встретился с Эмилией, соблазнил ее, стал ее любовником и позаботился о том, чтобы это стало общеизвестным. «Однажды утром, — продолжает Дофэн Менье, — Мирабо, одетый в нижнюю рубашку с расстегнутым воротом и кальсоны, с необычайным упорством подзывал конюха из окна особняка де Мариняна. Проснувшись от шума, прибежал мсье де Мариня и застал Мирабо в вольном одеянии. Графу удалось уломать горничную Эмилии открывать ему каждую ночь в замок де Мариняна. Экипаж поджидал его поблизости, на самом виду, чтобы у де ла Валета не осталось никаких сомнений».
Такой малопристойный способ позволил Габриэлю завладеть желанной наследницей. Двадцать третьего июня 1772 года любовники отпраздновали в Эксе свадьбу. Но этот союз не мог быть счастливым: Мнрабо изменял Эмилии со всякой попадающейся под руку жениной Эмилия тоже завела любовника-мсье де Гассе, молодого, красивого мушкетера.
У супругов возникли проблемы с деньгами: Габриель занимал огромные суммы у ростовщиков-евреев. Его любовь к роскоши, постоянные связи с женщинами объясняли приобретение великолепной одежды, мебели, ковров — счета, разумеется, он не в состоянии был оплатить. В 1773 году у него было двести двадцать тысяч ливров долга, кредиторы осаждали его дом. Будущий трибун убегал от них, выкрикивая при этом ругательства своим мощным голосом. Тех, кто возмущался, он бил палкой…
