один раз. Мне не удалось даже полностью выучить текст.
Рэйчел держала передо мной лист с текстом. Она хотя бы будет стоять рядом, пока я унижаюсь. Вечность прошла, пока я дрожащими руками нащупал струны для первого аккорда. Мне хотелось по крайней мере начало сыграть хоть сколько-то прилично. Чем раньше я начну, тем раньше все кончится. Я взглянул поверх голов людей (не меньше ста человек) и осторожно приступил к вступлению.
Через несколько тактов сзади меня полилась музыка. Остальные члены группы заиграли вместе со мной. Стоящий справа паренек, посчитав себя причастным, присоединился к ритмичной басовой партии, а нежные струны остальных укулеле звучали вокруг меня. Мои истерзанные нервы успокоились, волнение сменилось теплым и восторженным чувством. Мы звучали великолепно. Мы!
Я запел. Не прекрасно, но не так уж и ужасно. Группа сзади подхватила, и я понял, что мне все это нравится.
Темп был немного слишком быстрым для моих пальцев, но на общем звучании не отразилось, даже если я пропустил один аккорд… Или десять. Я играл, что знал, и продолжал петь. В этот момент я понял, зачем Рэйчел украдкой вложила мне в голову мысль о том, как важно уверено играть начало и конец песни. Об остальном-то, оказывается, было кому позаботиться.
А когда мы дошли до конца, мне надо было сыграть маленький припев, который я тренировал сотни раз, и я легко с этим справился. Толпа восторженно кричала и аплодировала, и мне было весело.
То было тогда. А это сейчас. Я только что слез с канатной дороги на каньоне. И качался на качелях. Два раза. У меня был сильный выброс адреналина, я ментально и физически вымотан. Мне отчаянно нужно выпить кофе и съесть пирожок, и я должен пригласить на танец десять человек прямо посреди Куинстауна.
Я уныло тащу динамик и подставку, а Дрю камеру. И мы направляемся к набережной.
– Ребята, а вы что делаете? – нас останавливает пара развязно-дружелюбных девушек.
Это не похоже на меня, но инстинкт подсказывает мне не обращать на них внимания и идти мимо. Я не хочу никому говорить, что буду делать. Я устал и смущаюсь. Но Дрю решает хватать быка за рога.
Выясняется, что они австралийки и до смешного открыты.
– Звучит потрясающе. Мы придем. Где вы будете?
– На площади у набережной. Идет?
– Да, мы поможем. Будет весело!
Весело? Они рехнулись? Будет позорно, ужасно, неловко. Все слова противоположные значению слова «весело». Трудно себе представить, что мне действительно удастся пригласить на танец десять человек.
– Скоро увидимся, – бойко говорят они и удаляются в противоположном направлении. Дрю пожимает плечами, и мы идем дальше к берегу.
На меня прицеплен микрофон, чтобы записать звук, поскольку камеры не будет рядом. Это также означает, что я не смогу разговаривать с Дрю, он остается недалеко от площади и машет мне оттуда. Мы на этот раз действуем скрыто. Я спускаюсь ближе к причалу и начинаю медленно настраивать колонки. Как бы мне ни хотелось, чтобы это все уже кончилось, но начинать я не спешу.
«Дрю, если ты меня сейчас слышишь, это все равно, что ты рядом», – вру я, чувствуя себя одиноким и покинутым. Я ищу его глазами. Вот он, там, старательно делает вид, что не снимает. На нем наушники, и он улыбается и машет мне. Он меня слышит. «Уверен, что мне обязательно быть прямо здесь, в самом центре?» Показывает большой палец.
Я надеялся, что здесь будут выступать и другие уличные артисты, может, жонглеры или художники-карикатуристы, может, одна-две живые статуи. Но нет. Только я. Проходящие мимо туристы излучают почти осязаемое чувство, которое заставляет их уже сейчас обходить меня на большем расстоянии, чем необходимо. Это чувство опасения, что я сейчас стану, в лучшем случае, раздражающим источником шума. Я надеваю солнечные очки и тихо говорю Дрю в лацкан пиджака, утешая себя детской фантазией, что я тайный агент: «Это еще ужаснее и чудовищнее, чем я думал. На меня косо смотрят вроде “Что этот тип тут делает?”»
Колонки теперь установлены на подставке, и я вожусь со своим телефоном и тяну время, пока пытаюсь подключить его к динамику.
«А знаешь, Дрю, надо мне попытаться представить, что в этом нет ничего необычного, что люди постоянно так делают. Нет ничего особенного в том, чтобы устанавливать колонки».
Кого я убеждаю?
«Но вот разговаривать с самим собой довольно глупо».
Я понял, что понятия не имею, как работает динамик. «Надо было взять у тебя урок. Где звук?»
Думаю, все готово. Осталось только нажать на кнопку воспроизведения. У меня заготовлена хорошая веселая песня, которая будет звучать в цикле столько времени, сколько потребуется. Я опускаюсь на колени рядом с подставкой, пытаясь стать меньше.
«На меня очень подозрительно смотрят», – рассказываю я Дрю. Не знаю, зачем я сейчас с ним болтаю. Все, что я получаю в ответ, – это дурацкий большой палец или кивок головы. Думаю, из-за этого я чувствую себя немного более уязвимым. Но я по-прежнему в западне. Мой разум кричит мне, чтоб я бежал отсюда. Может, пропустить это задание? Нет смысла трепаться с Дрю. Он все равно не освободит меня от этого. И Майк не освободил бы, будь он здесь. Я должен. Меня тошнит от одной мысли о том, чтобы нажать на кнопку, включить музыку и начать трястись.
Как неловко, – смеюсь я про себя. «О, Майк!» – говорю я в эфир и целую татуировку на руке. У меня нет выбора, кроме как выполнить его приказ.
Я нажимаю на воспроизведение.
Говорю себе, что я дерзкий американец, очень общительный и веселый, музыка наполняет меня первобытным восторгом, я нахожусь в блаженном неведении о том, что такое унижение. Я начинаю танцевать. В своей голове я говорю сам себе с ярко выраженным американским акцентом: «Вот что я люблю! Зажигаем! Да, ребята!»
На самом деле, я напряженно дергаю руками и ногами, как заржавевшая марионетка. Я понимаю, что мне еще даже не удалось улыбнуться, поэтому быстро нацепляю на лицо глупую ухмылку и начинаю приближаться к прохожим.
– Потанцуете со мной? – спрашиваю относительно бодро выглядящую пожилую женщину, надеясь, что кажусь открытым. Я нежно беру ее за руку и иду рядом с ней.
Она смеется надо мной.
– Совсем чуть-чуть? – умоляю я.
Она только смеется и проходит мимо.
– Потанцуете со мной? – спрашиваю я молодую женщину в спортивном костюме.
– Зачем это? – спрашивает она меня с подозрительной улыбкой, даже не сбавляя шага. Как будто я сейчас должен назвать ее любимую благотворительную организацию и
