задвинет разделочную доску обратно в шкаф.
Тарелка с остатками еды
Пусть отмокает в раковине.
Я выхожу через раскрытую дверь.
В сарае пахнет сыростью
От оставленных под дождем спасательных жилетов —
Как всегда, мы вспомнили о них лишь в сентябре.
А кто разобрал эти весла?
На дворе ноябрь, но это вовсе не значит,
Что сезон уже закончен.
Долгие приготовления стоят того,
Чтобы скользить по неподвижной глади воды,
Рассекая туман над озером
Носом
Моего маленького синего каяка.
Пусть дела подождут.
И телефон отдохнет дома
До тех пор, пока не наступит завтра.
Но теперь
Мне так спокойно.
Только я, небо и эта лодка.
И иногда – собака.
Илана Лонг
Глава 10. Следуй своей страсти
Любимое дело – это лучший способ расслабиться.
Кристиан Лубутен
Честно говоря, я не знаю, зачем поставила мольберт на кухню – ведь каждый раз, доставая краски и кисти, я чувствовала себя глупо. У меня и времени-то не было: я воспитывала своих четверых детей в одиночку, и рядом не было никого, кто мог бы мне помочь.
Даже после того, как я водрузила этот несчастный мольберт в угол у окна, все понимали, что рисовать мне не придется. Этого просто не могло случиться. И не случилось.
Все мои дни были одинаковыми. Я отводила детей в школу, ехала на работу, вечером – забирала их, втиснув ужин между тренировками по карате, софтболу и футболу. К концу дня я падала в постель в изнеможении. Но спать не могла. И среди ночи просто блуждала по дому. Поскольку по телевизору смотреть все равно было нечего, я мыла полы, проверяла счета и готовила детям обеды впрок. К концу недели мои финансы были подбиты, и дом сверкал чистотой. В очередной раз поднявшись в три часа ночи, я вдруг вспомнила про мольберт, который до сих пор не родил ни одной картины. Он по-прежнему стоял посреди кухни и, казалось, звал меня.
Я пыталась игнорировать эти призывы. Резонно напомнила себе, что у меня есть и другие дела. Однако ночью я, согласно логике вещей, должна была спать, а потому станет ли кому-нибудь хуже, если я немного порисую?
И вот я схватила кисти и начала рисовать. Этой ночью и следующей, а затем еще раз. Так пролетела неделя. Большую часть ночей я вообще не ложилась.
Однажды за завтраком (к тому времени я, должно быть, рисовала уже две или три недели) одна из моих дочек сказала:
– Мама, ты такая добрая, когда рисуешь.
И, прежде чем я успела ответить, вторая тоже подала голос:
– Да, ты добрая!
Сначала я удивилась: как они вообще заметили? Но когда до меня дошел смысл сказанных слов, я ощутила легкое головокружение. Добрая? Значит ли это, что раньше я не была доброй? От этой мысли у меня внутри все сжалось. Я не была хорошей мамой – я была злой. Еле сдерживая слезы, дрожащим голосом я спросила:
– А обычно я разве не добрая?
Дети хором бросились объяснять мне, что они имели в виду. Они говорили совсем о других переменах.
Рисование делало меня счастливой. Они видели это и хотели, чтобы я знала. Заполняя бессонные часы рисованием, я как будто позволила своей душе выйти из укрытия. Она стояла у мольберта в три часа ночи и творила.
Дебби Джонсон
Я не зацикливаюсь на трудностях. Я сосредотачиваюсь на своих целях и стараюсь не обращать внимания на все остальное.
Винус Уильямс
Мои родители эмигрировали с Ямайки, я – первое поколение американцев в нашей семье и первый, кто получил высшее образование. Нам с братом всегда повторяли, что мы можем стать кем пожелаем, если будем усердно трудиться. Однажды, мне было лет двенадцать, я подошел к родителям и признался, что хочу стать врачом. Помню, они переглянулись и ничего не ответили. А вечером отец зашел в мою комнату и сказал, что мечту проще осуществить, если она реалистичная.
С того момента я начал искать подтверждения папиным словам. Я обращал внимание на всех врачей, которых встречал, – и ни один из них не был темнокожим. Мне не нравились естественные науки, а физика – это просто ужас, я, наверное, был худшим по этому предмету за всю историю моей школы.
В итоге я решил пойти учиться на бухгалтера. В колледже мне было откровенно скучно, но я тешил себя планами после окончания поехать в Нью-Йорк и найти там перспективную работу. Сам я вырос в Амитивилле, маленьком городке, где все друг друга знают. Поэтому меня так тянуло в огромный, современный, энергичный город, где все возможно.
И летом 1991 года мое желание осуществилось. У меня был хороший друг со связями в «Морган Стэнли» [20], который пристроил меня в отдел продаж, когда я окончил университет. Продажи не были моей целью, я постоянно следил за вакансиями бухгалтера в этой фирме и через полгода благополучно перебрался в бухгалтерский отдел, на шесть этажей выше отдела продаж.
Восемь лет я проработал в «Морган Стэнли», а потом еще шесть – в международной финансовой корпорации «Сити Груп». Все шло отлично, мне нравилось корпеть над расчетами. Однако глубоко внутри я чувствовал, что рожден для другого. Я не мог понять, откуда взялось это ощущение, но знал, что внутри меня кроется нереализованный потенциал.
Однажды я гостил у родителей, и отец, который последнее время сильно болел, взял меня за руку и сказал:
– Больше всего на свете я жалею, что не поддержал твое желание выучиться на врача. Уверен, у тебя бы все получилось. Никогда себе не прощу.
Через несколько месяцев он умер, но эти его слова я вспоминал каждый день. Я чувствовал, может быть, на подсознательном уровне, что пришло время двигаться дальше. 11 сентября 2001 года грянули взрывы, всего в пяти кварталах от моего офиса. Став свидетелем разрушительных последствий катастрофы, я понял, что больше не хочу терять времени.
Я записался на медицинские курсы в местном колледже. Каким-то образом я успевал работать на полную ставку и изучать биологию, химию и, вы не поверите, физику! Иногда я не спал ночью, чтобы подготовиться к очередному экзамену или доделать работу, которую не успел днем. Иногда таких ночей было две-три за неделю. Но у меня была цель, которая заставляла утром вставать и идти дальше.
Я блестяще окончил колледж и сдал
